Современная проза

Жанр драматургии был мне категорически и таинственно неизвестен, и я долго и тупо отказывался от очень лестного предложения одного знаменитого театрального режиссера. Пока мой близкий друг поэт — поразительно талантливый и мужественный гражданин без одной ноги и с единственной почкой, но зато с постоянно фантастическим количеством водки внутри — не сказал мне, разливая остатки «Столичной» по двум стаканам: — Вовик, писать пьесы до удивления просто: слева — кто говорит, справа — что говорит. Пиши…

«Металл он и есть металл. Но этот — глупый металл. Из железа паровоз, или трактор, или башню какую. Из алюминия самолет, из меди провод. А из этого сплошная судимость». Безвестный шурфовщик. «…только что поделенное богатство — пустяки по сравнению с теми, которые нас ожидают. Ведь знаем же мы теперь, какие здесь великие города и изобильные золотые прииски — все это наше и все мы будем богачами…» Бернал Диаз. «Записки солдата». «…Да будем золоти, яко золото се…» Древняя славянская…

Так почему же двенадцать лет спустя тот же самый Пес сидел в номере дорогой гостиницы, когда я, обернув полотенцем мокрую голову, вышла из душа и с удовольствием отметила, что он застелил постель? Постель, которую мы с ним делили в течение последних десяти часов с прежней нашей страстью? Потому что берешь то, что можешь получить. Женщины любят поговорить. И если встречается мужчина, который любит слушать и вдобавок великолепен в постели, к черту все остальное. В твоих шкуре и сознании приходится…

– Если пожелаете возвращаться тем же способом, это вам поможет. Двери с площадок на лестницу запираются изнутри. Этот ключ отпирает замок. В лифте Питер дал себе слово не проявлять своих чувств, потому что Дженкинс, как оказалось, узнает о них, следя за ним по системе видеонаблюдения. Когда спустя полгода он завязал эфемерные отношения с некой Тали, молодой модной актрисой, то, сам себе удивляясь, решил провести ночь в отеле, предпочтя анонимность, а не восторженную физиономию привратника, чьё…

– А мне ништяк. Это мне как маслом по черевам, – мирно согласился Гриша, вроде бы отмякший и согревшийся от матюков. В пожитках он раскопал теплое белье, нашлась в карбасе овчинная шуба, и сейчас уютно было старику от общего и согласного к нему внимания. Правда, в желобе спины еще прятался противный холод, и Чирок часто перебирал лопатками, изгоняя оттуда озноб. – Ну и Чирок! Только бы тебе нырять да плавать, – повторил бухгалтер. – С бабой-то согрешил, небось? – Было немножко, – безобидно согласился…

Небо быстро голубело, сделалось высоким, потерявшим кажущийся изгиб. Игорь Саввович поднялся и, волоча ноги, двинулся вдоль аллеи. Он почти не заметил, как сел в трамвай, как прокатился «зайцем» до остановки «Гора» и оказался на широком шоссе, ведущем вверх, к знаменитой в городе Воскресенской церкви. Три ее купола сверкали позолотой в солнечных лучах, стая ласточек, орущая и суетливая, делала круги вокруг центрального купола. Игорь Саввович вспомнил, как это объяснял Валентинов. «По причинам простейшего…

Он спал, и то сладкое и томное в паху постепенно достигало своего апогея, становясь адреналиновой волной, неудачной утренней мужественностью… Он спал и опять по-детски глядел в прозрачную высь. Теперь в ней грохотало, а потом хлопнуло так, что уши заложило и к черепу прижало! Он тут же от страха обгадился; услышав наполненный болью рев матери, наложил еще и, слабея от ужаса, прыгнул к ней под брюхо. Что есть силы ухватился за теплый сосок, пронзая розовый зубами раз за разом, глотая молоко жадно,…

Но, убеждая себя, что годы Троянской войны были очень долгими, я кривлю душой, потому что они-то как раз промелькнули в моей жизни особенно быстро. Мучительные и все же счастливые годы. Могу даже похвастать: мое участие сыграло решающую роль в победе ахейцев. Я говорю «победа», но не уверен, можно ли назвать этим словом уничтожение города и творившиеся у его стен жестокости, о которых я сам столько рассказывал на долгом обратном пути, представляя их славными подвигами. Я уехал с Итаки как царь,…

Теперь, оказавшись в Индии во второй раз, я уже знал, чего здесь можно ждать и чего хотелось бы мне самому: а мне хотелось забраться куда-нибудь в горную деревушку и писать роман. Я спал и видел, как сижу за столом на просторной веранде, передо мной – кипа исписанной бумаги, а рядом с нею – чашка дымящегося чаю. Под ногами стелются зеленые холмы, подернутые туманной дымкой, а в ушах звенит от пронзительных криков обезьян. Погода будет что надо – утром и вечером можно обойтись легким свитером, а днем…

СТАРИК ПРОСНУЛСЯ ПРИ СМЕРТИ Марк Стрэнд 1 Старик пюснулся при смерти Вот край обетованный, Обещанный мне, когда я засыпал, А когда проснулся, его отобрали. Вот край, неведомый никому, Здесь имена кораблей и звезд Уплывают из-под пальцев.  Горы – уже не горы, Солнце – не солнце. Забываешь, как все было прежде. Я вижу себя, вижу Берег тьмы у себя на челе. Некогда я был невредим, молод был… Будто бы уже не все равно, И вы меня слышите, А погоды в этом краю когда-нибудь…

ГЛАВА 1 Женщина надавила на живот младенца, а затем зажала в зубах его крайнюю плоть. Запах, который исходил от него, напоминал американские ментоловые сигареты, которые она обычно курила, хотя был легче и чуть-чуть отдавал сырой рыбой. Ребенок не заплакал и даже не шевельнулся. Тогда она отлепила тонкую полиэтиленовую пленку, натянутую ему на лицо. На дно коробки из плотного картона она положила вдвое свернутое полотенце, уложила в нее младенца, залепила коробку скотчем и обмотала веревкой. На…

– Польский Казимир, который с Отрепьевым-самозванцем в смутное время в Москве заправлял? – уточнила Шура. – Он самый, двоюродный брат Марины Мнишек, в которую Гришка Отрепьев был влюблен без памяти, а она его использовала… – Тот Казимир, – перебила Шура, – мучался жесточайшими головными болями. А его лечили тем, что к макушке лошадиный навоз прикладывали. Если бы мне на голову дерьмо положили, я бы тоже на людей бросалась. – У тебя пока еще нет головы, – напомнила Женя. – И выражайся без грубостей!…

Но в тот вечер баланс неожиданно решился, и горе-злосчастье ворвалось в мирную жизнь Соболевых, хотя предварительно никаких особых подарков судьба не преподносила. Прежде чем ворваться, горе-злосчастье требовательно позвонило в дверь. Лена вернулась домой пятнадцать минут назад. Быстро распределила обязанности: Володя – в ванную новое средство накладывать, Настя – чистить картошку, помогать запоздалый ужин готовить, Петя – закончить домашнее задание и убрать в комнате. Лена прибавила газ под жарившимися…

Вот наконец и звонок в дверь. Дарья сидит у отца на руках. — Мамочка, как я тебя рюбрю! — завопила дочь и театрально прижала руки к груди. Последние три дня она произносила все “л” как “р”. До этого неделю картавила, а еще раньше — шепелявила. — Что случилось? Как ты оказалась в милиции? Анна заставила дочь спуститься на пол и провела беглый осмотр: целы ли руки-ноги. — Она попрошайничала в троллейбусе, — сказал Юра. — На испанском языке, — вставила Даша гордо. Анна села на ближайшую…

Это совсем как в одном из снов, когда внезапно понимаешь, что нужно сдать экзамен, к которому не готов, и на тебе в придачу нет никакой одежды. Да еще и бумажник остался дома. Когда я где-то там, во времени, я другой, я превращаюсь в отчаянное подобие самого себя. Я становлюсь вором, бродягой, животным, которое бегает и постоянно скрывается. Пугаю старушек и привожу в ужас детей. Я – игра света, иллюзия высшего порядка, просто невероятно представить себе, что это я. Есть ли логика во всех этих…

Потом умерли тетя Флавия, дядюшка Антуан, Огюстен, Сесилия. А я не плакала. Я долго жила, отгородившись от остального ми­ра. Любовь казалась мне широкой рекой, все вокруг орошавшей. Я одна оставалась безучастной. «Лю­бовь – это прекрасно, – думала я, – любовь – это фильмы, книги, газетные сплетни, крестины, годов­щины, дни Святого Валентина, подарки, сюрпризы, младенцы, разрывы и тайны». Я смотрела на все это с интересом, с холодным интересом. Я скрывала собственную неполноцен­ность, сама себе…

Предстояло найти им замену. В Аппер-Бикли не было комнат для домашней прислуги, впрочем, Бидди и не собиралась нанимать кого-нибудь, кто жил бы в доме. Она договорилась с двумя местными женщинами, которые приходили каждый день: одна готовить, другая убирать. Обе начинали работать в восемь утра и уходили в двенадцать. Кухарку звали миссис Лэпфорд, а домработницу — миссис Дэгг. Муж миссис Дэгг Билл, пахарь, работавший с ломовыми лошадьми на ближней ферме, тоже заходил иногда, в субботу или просто летним…

— Да какие тебе опорные пункты! — отмахнулся от него начальник разведки. — Троллейбусы ходят, магазины работают. Войдем, оглядимся, я тебя в ресторан свожу. — Они тебя сводят в ресторан, гранатометом по яйцам! — огрызнулся начальник штаба и тут же закашлялся, сипло, со свистом, дуя в немытый кулак. И все смотрели, как мучительно ходят лопатки на его сутулой спине. Начштаба был умный, дотошный. Раздражался от вечных недомоганий, неустройства, некомплекта техники и личного состава, изношенности…

Олени тоже услышали незнакомый шум и беспокойно задвигались. Глухой перестук рогов усилился. Некоторые важенки откололись от стада. Коравье и Инэнли молча разошлись в разные стороны и стали собирать стадо, пригоняя отбившихся оленей. Коравье упорно старался не думать о железной птице, о другом мире, существующем совсем рядом и в то же время недоступном и непонятном. Из немногих разговоров об этом мире Коравье запомнил удивительные и необъяснимые вещи. Например, рассказывали, что все живущие там,…

– Красота – это так скучно! – Томно тянутся гласные. Только манера говорить невидимой нитью связывала эту угасающую женщину с юной кудрявой южанкой из Луизианы, с которой я когда-то подружилась. – Выходит, и я тебе наскучила? Вот спасибо, удружила. – Я осторожно провела щеткой по ее жидким рыжим перышкам. – Не очень-то задирай нос, дорогуша, – еле слышно произнесла она. – Я ведь еще помню, как он эдаким крючком свисал у тебя до подбородка. – Тогда уж договаривай. Сама знаешь, не блажь уложила…