Современная проза

– Мёд любишь? – спросила Ольга. – Люблю. Тут же передо мной очутилась баночка с чем-то янтарного цвета. Почти забытый запах защекотал ноздри. – Мажь на печенье, – посоветовала хозяйка, первой подавая пример в этом. Я поддел вязкую массу чайной ложечкой и осторожно (что б не ляпнуть) смазал ею печеньку. Откусил. Прихлебнул из кружки… И чуть не поперхнулся: чай был слаще, чем мёд. – Ты сколько сахара обычно кладешь? – вежливо поинтересовался я, прожевав сладкое месиво. – Три-четыре… а что? –…

Салодкая, прынадная думка прапала, як мыльны пузыр. Няведамы прагавiты напасьнiк, што праглынуў ладны кавалак Эўропы, пакрыжаваў i сьцiплыя Януковы пляны. Намагаўся хлапец вайну ўявiць. Цяжка. Мала што старыя апавядаюць: «сьвiшчуць кулi, як касой людзей косяць, з арудзiяў бухаюць, ура крычаць, конныя й пехата шквалам налятаюць!» I што яшчэ? Словы, словы. Можа калi й было так… I нiчагусенькi пра танкi й самалёты. Трывожнае паднечаньне прыйшло на зьмену таму вялiкаму жалю, што цяжка запрацаванага касьцюму…

Он торопливо отвел глаза, точно боялся, что юное создание сможет прочитать его мысли, и принялся оглядываться по сторонам. Площадка освещалась лампами дневного света, хотя в тот момент в этом не было никакой необходимости – через узкое высокое лестничное окно в особняк заглядывало не по-осеннему яркое солнце. Голубев полюбовался массивными деревянными перилами, которые, очевидно, не так давно отреставрировали и покрыли лаком, потом перевел взгляд на мраморные ступени, когда-то белые, но приобретшие…

Прикольно, да, как число покойников растет, а размер земли не меняется, и значит ли это, что скоро в нее вообще никого не похоронишь, потому что кончится место? На мое девятилетие в прошлом году бабушка подарила мне подписку на National Geographic , [2] который она называет «Национальная география». Еще она подарила мне белый пиджак, потому что я ношу только белое, но он оказался великоват, так что его надолго хватит. Еще она подарила мне дедушкин фотик, который мне нравится по двум причинам.…

Курган являл собой унылое зрелище стандартных пятиэтажек застройки семидесятых годов двадцатого века и нескольких аляповатых сооружений сталинского ампира, окруженных кварталами неистребимых деревянных домишек. Копать выехали под Челябинск, на древнее городище. Кружковцы присоединились к группе московских археологов. Правда, всего на неделю, однако руководство школы предполагало, что даже столь непродолжительное знакомство заострит чувство истории в сердцах учеников и пробудит дополнительный интерес…

— Тайбань [5] посылал за мной. — Да, сэр. — Швейцар нажал кнопку лифта. Когда кабина остановилась, Данросс пересек небольшой холл, постучал и вошёл в апартаменты на самом верхнем этаже. — Добрый вечер, тайбань, — произнес он с холодной учтивостью. Аластэр Струан, большой, румяный, седовласый, ухоженный шотландец с небольшим брюшком, стоял, прислонившись к изящному камину. Ему было за шестьдесят, и он управлял компанией «Струанз» уже шесть лет. 5 Тайбань…

В командирском блиндаже карта Советского Союза и кусок Европы сбоку. Всяк хоть раз да зайдет, чтоб сравнить размеры и позлобствовать за судьбу какой-то там Германии, что в упор не разглядишь, с нашим советским необъятищем, где народишку по полста штук на каждого фрица очумелого. Хорошо, что связи нет! С политруком Зотовым сразу договорились: пока к настоящему боевому делу не пристроились, лишнего трепа про ситуацию не допускать. Прошлое лето — сплошные переходы да марш-броски — подальше от немецких…

Глава первая КЛИНИЧЕСКИЙ ДИСПАНСЕР — Редко так бывает, чтобы человек нравился, а его трудовая книжка — не очень. — Главный врач снова взяла в руки трудовую книжку Данилова и пролистала ее. — Ничего порочащего, но много настораживающего. — Наверное, я зря отнял у вас время, Марианна Филипповна. Данилов встал, чтобы уйти, но главный врач не спешила возвращать ему документы. — Позвольте мне самой распоряжаться своим временем, Владимир Александрович. — Ни один начальник не упустит случая…

Доктор Кюллинан из Библейского музея в Чикаго не сомневался, что его встретят. Много лет он мечтал вскрыть один из молчаливых холмов на Святой земле. Может, ему удастся найти недостающие звенья в истории людей и богов, которые обитали на этой древней земле; и, пока пароход швартовался, он рассматривал Акко на другом берегу залива, блистательную драгоценность этого побережья, в волнующую историю которого он был готов углубиться. Финикийцы, греки, римляне, арабы и, наконец, Ричард Львиное Сердце…

Этот «волшебный» плотницкий карандаш Филипп так ни разу и не очинил и нетронутым подарил своей жене Ферете, объяснив, какая сила в нем кроется. Ферета приняла подарок с удивлением и поставила его в свой кобальтовый стакан для карандашей. Неотточенным. * * * В старости Филипп стал все больше отдаляться от своей среды. А среда, к которой он принадлежал, была такой, что не могла ни принять, ни простить ему ни счастливый брак, ни успех, ни всемирную славу. Тем более что все это грозило удвоиться…

– Пф-ф-ф-ф… Казалось, он узнал меня, но кисть его руки не отозвалась на моё прикосновение, осталась вялой. Подошедшие доктора ткнули его несколько раз в руку иголками, проверяя рефлексы, но отец никак не отреагировал. Ему было всё равно. – Юрий Васильевич, вы нас слышите? Он молчал. Он не отзывался на их вопросы. Поэтому я уверен, что меня он узнал. На моё появление он отреагировал движением губ. – Пф-ф-ф-ф… – Юрий Васильевич, как вы? В этом вопросе слышалась безысходность.…

На ней было изображено соитие духовного лица в полном облачении с женщиной в монашеском куколе и маске, изображавшей зайца. К груди она прижимала младенца, завернутого в долларовые купюры. В одной пухлой ручке младенец держал гранату, в другой — белого голубя. Голову женщины с заячьими ушами окружал нимб, а может, это был терновый венец, сплетенный из фаллосов. Горм оторвал взгляд от картины и увидел в дверях конторы господина в черном костюме. Это был сам галерейщик. Он стоял, скрестив на груди…

Но карманы наши никогда не бывали полны. Помню, как меня тошнило, как выворачивало внутренности от голода. Это случалось по ночам, когда я лежал в постели. * * * С тех пор минули годы. В ту пору мать моя легко могла сойти за девочку — невысокая, крепкая, с мускулистыми плечами. Ходила она широким шагом, размахивая руками. Смешная. Спали мы вместе на низенькой кровати. Засыпая, мы часто пели в той комнатке над рекой — голос у мамы был красивый, слегка надтреснутый; но иногда являлся мужчина; и…

М-м-м, до чего ж это приятно – влезать к вам в мозги! До чего сладко владеть вашим правым полушарием! Ваши желания больше вам не принадлежат – я навязываю вам свои собственные. Я запрещаю вам желать как бог на душу положит. Ваше желание должно быть результатом многомиллиардных инвестиций в евровалюте. Это я решаю сегодня, чего вы захотите завтра. Все сказанное, вероятно, не пробуждает у вас симпатии ко мне. Вообще-то любой автор, заводясь с новой книгой, должен прикинуться эдаким симпомпончиком,…

Мусор – идеальный продукт… предельный товар. Не нужны никакие торговые переговоры. Клиент приползет даже по канализационной трубе и будет умолять продать… Торговец мусором не продает свой продукт потребителю, он продает потребителя своему продукту. Он не приукрашивает и не упрощает товар. Он принижает и упрощает клиента. Он платит мусором своим сотрудникам. Мусор выводит основную формулу «злого» вируса: Алгебру Потребности. Лик «зла» – всегда лицо тотальной нужды. Конченный торчок – человек тотально…

Бассейны Борис с Глебом видели только по телевизору, потому что не могли они идти на самом деле в бассейн, не могли раздеваться при всех, чтобы глазели на них как на бегемотов в зоопарке. Как на маленьких жирных бегемотиков… Они вообще восемь лет никуда из дома не выходили, а уж тем более – в бассейн. Глядят каждый день и час не на зеленую воду, а на зеленые обои. Когда-то казалось красиво, как только оклеили («Смотрите, мальчики, какая изумрудность изумительная!» – воскликнула мама), а теперь от…

И Бог дал ему то, чего он хотел. Люцифер получил свободу. Стал ли он от этого счастливым? Не думаю. Имя этого блудного Божьего сына стало нарицательным. Теперь он олицетворяет собой зло и порок, он — «Князь Тьмы» и «исчадие Ада». Но что такое Тьма? Разве это грехи, без которых но проходит ни одна человеческая жизнь? Да и как Божье дитя, пусть даже самое непослушное из всех, способно стать воплощением Тьмы? Тьма никогда не исходит от Света, и грех — это еще не Тьма. Вот, что понимаешь, читая…

Орали здесь, как и на всех посиделках, — громко, визгливо, по-кошачьи. — О, слышите, — с удовольствием сказал Корнилов, поднимая ослепшую, взмыленную голову. — Обрадовались! Вот работников-то мы с вами нашли, Георгий Николаевич, а? С ними как раз клад отыщем. Их было двое. Начальник экспедиции Зыбин и археолог Корнилов. Они оба — он и Зыбин — с белыми литровыми жестянками из-под компота стояли над горным ледяным потоком (это и была речка Алмаатинка) и окатывались с головы до ног. — А,…

— Не надо! — попросил Тод-Жин и стиснул своей холодной рукой Володино запястье. — Это не помогает, так, да… Но Володя не слышал Тод-Жина, вернее, слышал, но ему было не до благоразумия. И, поднявшись за своим столиком — высокий, гибкий, в старом черном свитере, — он гаркнул на весь вагон, сверля журналиста бешеными глазами, гаркнул на своем ужасающем, леденящем душу, самодеятельно изученном английском языке: — Эй вы, обозреватель! Да, вы, именно вы, я вам говорю… На плоском жирном лице журналиста…

Часть I I Сегодня умерла мама. А может быть, вчера – не знаю. Я получил из богадельни телеграмму: «Мать скончалась. Похороны завтра. Искренне соболезнуем». Это ничего не говорит – может быть, вчера умерла. Богадельня для стариков находится в Маренго, в восьмидесяти километрах от Алжира. Отправлюсь двухчасовым автобусом, буду там в конце дня. Значит, смогу провести ночь возле тела, а завтра к вечеру вернуться. Я попросил у патрона отпуск на два дня, и он не мог мне отказать, раз такая уважительная…