Современная проза

От автора Первым сварил чашку эспрессо Луиджи Беццеро. Первым позвонил с мобильного телефона Мартин Купер. Первыми прочли эту книгу и помогли сделать ее лучше Алексей Бояршинов (в ЖЖ cybrat), Галина Попова (galina_vl), Ли Д (lee-der), Мария Кузнецова (kumanica), а еще Наталья Рудина, Ольга Мухина, Сергей Соломонов, Татьяна Агафонова и Татьяна Бадя. Огромное им спасибо! 5 июля 1871 года портной из Невады Якоб Дэвис написал письмо, навсегда изменившее… наш гардероб. Мы все каждый…

Вот и сейчас она нервно теребит свой черный костюм с накладными плечиками и вычурными металлическими пуговицами, который ей совсем не к лицу. Я смутно помню, что костюмчик этот появился лет десять назад, когда мама бегала по собеседованиям, устраиваясь на работу, а я обучала ее базовым компьютерным навыкам, например, пользоваться мышью. Мама тогда устроилась в благотворительный детский фонд, где, к счастью, нет никакого дресс-кода. В нашей семье никому не идет черный. Папу скучный траурный костюм…

Одно время был еще один завсегдатай – человек лет тридцати с приятным волевым лицом и настороженным взглядом. Может быть, года два или два с половиной мы с настороженным незнакомцем первыми внедрялись в пустой зал и занимали свои столики. Я располагался так, чтобы видеть всех входящих, а он занимал другую стратегическую высоту – угловое место, максимально далекое от входа в туалет. И закуривал сигару. По этому стремлению оккупировать лучшую поляну подальше от параши, по некоторой напряженности лицевых…

— Зимой. Документы оформить, туда-сюда… На один семестр. Летом вернусь. А может, понравится — тогда останусь. Кстати, Китай страна приличная. Просто совсем другая. Снова усмешка, уже явная: — Сомневаюсь. Впрочем, может быть. Может быть… Пальцами она барабанит по пластику стола — я слышу легкие щелчки. — А я, если все сложится, перееду в Питер. Там проще, и работу предложили хорошую. Не спрашивай, что и как. Пока не срастется, не могу сказать. Киваю. И не собирался спрашивать. Питер, так…

В долгие зимние месяцы Вайолет перед выходом основательно утеплялась. Обувалась в ботинки на толстой подошве, надевала шерстяные свитеры, непродуваемую куртку, шарф, перчатки, натягивала на уши теплую шерстяную шапку. Но сегодня она вышла в твидовой юбке и вязаном шерстяном жакете, с непокрытой головой. Светило солнышко, и от этого настроение у Вайолет было отличное, она чувствовала себя молодой и сильной, а поскольку сегодня она не напялила сто одежек, ей припомнилось детство: как приятно было стянуть…

2 Говорят, слезами горю не поможешь. Может быть, рыдания и не решают всех проблем, но то, что они уменьшают их значимость, стало очевидным для Зинаиды давным-давно. Тогда, в каком-то уже теперь нереально далеком, будто и вовсе не существовавшем 1965-м, советское правительство решило пополнить Ракетные войска стратегического назначения тридцать восьмой дивизией, расположить ее в степях Казахстана и откомандировать на неопределенный срок на просторы испытательного полигона нескольких рядовых конструкторов…

Наиболее опасными и наименее квалифицированными считались работа на площадке для разгрузки бревен, где бревна подавались к распиловочному станку, а также выгрузка бревен с машин. Пока не появились механические погрузчики, у грузовиков-лесовозов просто откидывали борт, и вся масса бревен с грохотом скатывалась вниз. Но случалось, борт заклинивало, тогда рабочие выбивали задвижки и не всегда успевали отскочить в сторону. Повар утверждал: Эйнджелу не место вблизи движущихся бревен, будь то на берегу…

Читали мы сначала по очереди вслух, а потом еще час – про себя. – Я вас в саду подожду, – предложила Катя, не выпуская кукол из рук. Она, видимо, представила, как она будет два часа полноправной хозяйкой в шалаше в наше отсутствие. Но бабушка сказала строго: – Иди, Катя, домой. – Завтра приходить? – с надеждой спросила она. Мы с сестрой растерянно переглянулись. С Катей нам было совершенно неинтересно, и к тому же вполне хватало общества друг друга. Но разве мы, благовоспитанные девочки,…

Девочки из группы были все разные, но веселые и доброжелательные, как казалось Наташе. Сразу стали устраивать вечеринки и ходить на танцы в военное училище. Наташа сначала отказывалась, а потом пошла со всеми. Фигура у нее была ничего, особенно в джинсах. Тут же какой-то курсант пригласил ее, что-то стал про себя рассказывать и захотел проводить. Она отказывалась, но потом согласилась. Было уже поздно, когда они под ручку шли по ночному городу. Курсанта звали Игорем. Когда дошли до Наташиного дома,…

Одна в большой пустой комнате. Вода! Где у них вода? Она принялась искать воду. Но в комнате воды не оказалось. На столе ничего, кроме огарка свечи, торчавшего из лужицы собственного расплава и грозившего вскоре угаснуть. Где ее брат, ее маленький братик? И его тоже тащили сквозь тьму, она знала это. Она звала его, когда ее схватили и унесли из дому — спасли, как она сразу же поняла. Рука несущего зажала ей рот: «Тихо!» Она слышала голос брата, и когда он внезапно смолк, то поняла, что и ему на рот…

— Нету никакого солнца, Голландец. Дождь будет. — Ну и от дождя так же прикроет. — Винсент разглядывал цыганкин платок — желтый, с вышитым кантом зеленых лоз. Шаль ее и юбки, всякая своего цвета, проливались драной радугой и тонули в пыли у ее ног. Может, надо ее написать. Как крестьянок Милле, только поярче. Пусть стоит на фоне поля. — Месье Венсан. — Теперь совсем юный голос. — Вам бы закончить картину до грозы. В дверях харчевни стояла дочь трактирщика Аделин Раву, в руках метла — но не мести…

В тот момент, когда обе женщины поднялись на Пьячетта, где кошка гонялась среди камней за голубями, на востоке взошло солнце, осветив увитое дождевыми облаками небо над Сан-Джорджио-Маджоре грязновато-розовым светом. Они стояли, глядя на высокие волны, напоминающие зеленовато-серые знамена, развевающиеся над средневековыми церквями и palozzo . [2] Туманный дождь все еще сеял свои струи на землю, а издалека, со стороны Лидо, доносился слабый, печальный шум волн. Люси заметила, что молодой фотограф…

А потом он, бог, то ли устал, то ли просто отвлёкся, но настал январь и минус двадцать, а девушка всё бегала и бегала, и вся была огонь, под её ногами снег таял и распускались цветы — крокусы. Но однажды утром она не смогла встать, потому что у неё отвалилось ползада. Это из анекдота — на самом деле в её спину, узкую спинку с прелестным прогибом, пушком и ямками над ягодицами, внезапно вонзили раскалённый стальной прут (примерно 8 мм, ГОСТ 2590-88). И боль от этого оказалась страшной — но всё же…

— Папа! Я его плавать учила, а он царапался, и я его уронила не нарочно! Я больше не буду! За воротами проурчал и заглох мотоцикл, скрипнула калитка. — Дядя Семён! Дядя Семён! Папа! Дядя Семён пришёл! Дядя Семён, а мы с папой сейчас на рыбалку пойдём! Ты пойдёшь с нами? — Пойду, пострелята, пойду, мы сейчас папу, ненадолго, в командировочку отправим, а я вместо него с вами как раз на рыбалку-то и пойду! Помните наше местечко заветное-секретное, где Царь-Карась с карасятами живёт? Вот туда мы…

Давно уже я живу за городом и до сих пор, если у меня плохо на душе, тоска, неприятности, иду в лес. Прижмешься щекой к березе или шершавому стволу дуба — и успокаиваешься, все беды кажутся маленькими и преходящими. Дерево дает ощущение причастности к Великой тайне мироздания, вечности. Возле деревьев я всегда вспоминаю о матери. И не случайно писатель Николай Атаров так назвал моего главного лирического героя: «Человек из глубины пейзажа». Мама всегда разделяла мои увлечения — будь то рисование,…

Мальчик повернулся и медленно направился домой. Шагая, он все еще прислушивался к шуму поезда, к пению негра и радостным его словам: «Еду домой, мальчик, еду в родные места!» Улисс остановился, чтобы обо всем этом хорошенько подумать, замешкавшись возле сикоморы, расшвыривая ногой ее желтые, пахучие, перезрелые плоды. И он улыбнулся, как умели улыбаться все Маколеи: нежной, мудрой, затаенной улыбкой, говорившей «да» всему, что дарила им жизнь. Когда Улисс завернул за угол и увидел дом Маколеев,…

А другой — ему согласно кивает: — Ага… …А может, и не кивает, а грустно и задумчиво соглашается: — Попробуем нарисовать женщину… Такую — какой ее пока нет… Такую, какой ее пока никто не видел… — … Скажи, эта история о картинах? — Да. — А мне показалось, что она о твоем личном представлении о мире. — Ты прав. Потому что любое произведение искусства — это прежде всего — автопортрет автора… —  «Модель» — это женщины, позировавшие…

– Понятно… – задумчиво протянул Коваль. Всю оставшуюся дорогу Викентий вспоминал Зину Круглову – высокую красивую девушку, в которую он действительно был тайно влюблен. Но тогда, в школе, Викентий был слишком тихим и незаметным, чтобы сказать об этом неприступной Кругловой, которую провожали жадными глазами, кажется, все старшеклассники. Вот такой она в его памяти и осталась – гордой и недоступной. – А ты, Багринцев, раньше на обыски выезжал? – покосился на него Коваль. – Нет, – признался Викентий. –…

– Поди знай. Не мне вам объяснять, как это бывает. Отмеренный срок меньше, чем мы думаем. Может быть, нам осталось жить совсем немного. Стоит ли тратить это время на светские условности? – Тогда почему же вы здесь? – Полагаю, по той же причине, что и вы: трудно отказаться. Это не вопрос, загадка в другом: почему хозяева нас пригласили? – Говорите за себя. – Речь не о том, хороши вы или плохи, равно как и прочие вокруг нас. Это тем более странно, что всем здесь присутствующим, людям неглупым…

«Хорошо-то как!» – подумал замаскировавшийся среди елок с отрубленными верхушками, которые он продал на Новый год, бывший десантник, а теперь егерь этого прекрасного леса, двадцатипятилетний Мишаня Бурундуков. Полностью солидарен с ним был притаившийся за трухлявым пнем местный леший, двухсотлетний крепкий старикашка с мохнатым лицом, красной ягодой вместо носа и лысиной во всю лешачью башку, уже полгода злившийся на Мишаню за попорченные деревья. Но в душе он Мишаню уважал, так как видел, что…