Современная проза

Буэнос-Айрес, 24 мая 1947 года Дорогая донья Леонор! Как радостно было получить Ваше ответное письмо! По правде сказать, я его не ждала, думала - Вы меня никогда не простите. Вижу, Ваша дочь Селина, напротив, продолжает меня игнорировать, и я, как Вы просите, буду писать Вам на абонентский почтовый ящик, чтобы Вы с ней не ссорились. Знаете, что я даже подумала, увидев Ваш конверт? Подумала, что внутри лежит мое нераспечатанное письмо. Сеньора... мне так грустно, не следовало говорить это именно…

Пока мы шли по бульвару и стояли на площадке автобуса, который вез нас к дяде-путешественнику, я любила Бертрана. Из-за тряски меня бросало к нему, он смеялся и обнимал меня, защищая от толчков. Я прислонилась к нему, к его плечу, к мужскому плечу, такому удобному, чтобы положить на него голову. Я вдыхала его запах, он был мне хорошо знаком, он волновал меня. Бертран был моим первым любовником. Это благодаря ему я узнала, как пахнет мое собственное тело. Так всегда, благодаря телу другого мы узнаем…

— Убери руку, — приказала Лариса. — Почему? — спросила Дашка. — Потому что потому, все кончается на "у", — ответила Лариса. Такой ответ был непедагогичным, но Лариса знала свою дочь: отсутствие логики действовало на неё гипнотически. Так и сейчас: она сняла с перил руку и даже сунула её за спину. Маше наоборот — все нужно было объяснять подробно, выделяя причины и следствия и их взаимосвязь. Когда наконец добрались до раздевалки, то выяснилось, что пропал номерок. Стали искать в сумке…

— Я специально вызвал тебя, чтобы сказать. Сейчас ты уже все знаешь. — А почему ты сразу не сказал? — Я хотел, но ты все время сам говорил. Мне некуда было слово вставить. — Хорош друг, — брезгливо сказал Один. — А я тебе верил. — Я перед тобой безупречен, — заявил Другой. — Я давно любил Ирку, но моя любовь ни в чем не выражалась. Она даже не подозревала, что я её люблю. — А что ты в ней нашёл? — заинтересовался Один. — Она очень красивая. — Кто? Ирка? — У неё на лице выражение…

В день, о котором пойдет речь, Ляля, как всегда, вышла на улицу и, скучно поглядев на Диму, проговорила: — Шапку бы ты себе купил другую, што ли… Это было неуважение. И пришел Дима домой, а дома его спросили: — Ты финскую мойку достал? — Нет, — сказал Дима. — Почему? — Я пришел в магазин, сказали «нет». — А почему Замскому сказали «да»? — Я не знаю почему. — А я знаю, — сказала Димина мама. — В детстве ты не умел элементарно хулиганить, как все дети, а сейчас ты даже не можешь…

Видимо, сначала маме говорили «поздравляем», потому что она отвечала «спасибо». Потом желали «ни пуха ни пера», потому что мама отвечала «идите к черту». А потом, видимо, принимались завидовать, потому что мама успокаивала: «Ну, это ещё не точно, это только кинопроба». Обзвонив всех по первому кругу, мама пришла на кухню, села против Севки и стала смотреть, как он ест. Севка ел, опустив лицо в тарелку. На голове у него было две макушки, — значит, две жены. Мама смотрела на эти две макушки, два…

Говорят, что миллионеры на Западе очень бедно одеваются. Рокфеллер, например, мог бы надеть моё ратиновое пальто и пойти по своим делам. И никто бы не удивился. Когда человек может позволить себе все, что угодно, он может позволить себе роскошь ходить в старом пальто. А я ещё не настолько богат, чтоб не ценить денег. Не настолько мудр, чтобы перестать искать смысл бытия. Не настолько стар, чтобы радоваться жизни как таковой. И не настолько молод, чтобы радоваться без причин, подчиняясь биологическому…

Нос у Проценко был короткий, расстояние от носа до губы — долгое и разделено бороздкой, как у зайца. Прокушев почувствовал, что ненавидит эту бороздку. Он быстро вышел из кабинета, стал спускаться по лестнице и понял, что его раздражает эта лестница с крашеными перилами. А дома — дом, вместе с Люськой и в какой-то степени, гораздо меньшей, но все же — дочкой Настькой. Настька чувствовала раздражение отца и, вернувшись из школы, обедала не на кухне, а у себя в комнатке. И сидела тихо как мышь. Люська…

Мысли эти не имели ничего общего с молодежным театром и не годились для первой фразы. Люся вылезла из-за стола и пошла на кухню, чтобы узнать, как продвигаются Женькины дела. Дела продвигались медленно, возможно, потому, что смотрел Женька не в зеркало, а мимо — на стол, где стояла банка сгущенного молока, творог и отдельная колбаса. Люся поняла, что Женька хочет есть. — Налить вам чаю? — спросила она. — Как хотите, — ответил Женька. — Это зависит не от меня. Люся удивилась, но ничего не…

-Я тоже, Эгон! - тепло улыбнулся тот, - Как дела? -Спасибо, все хорошо. Проходите. Корн предложил жене руку и повел ее к группе гостей. Банкиру Дэвиду Корну было сорок два года. Он был таким выдающимся финансистом, что о его денежных операциях легенды ходили. Работа была для него не просто добыванием денег, нет. Эта была своего рода охота, состязание в уме. Дэвид был высоким, плотным, но не полным мужчиной, с темно-каштановыми, начинающими седеть волосами, и карими глазами. Взгляд этих глаз…

Окружающая мальчишечья среда поначалу поклоняться не хотела, наоборот: ни один окрестный хулиган не упускал случая проверить, "что ты за херой такой вылупился?" После того как его несколько раз порядочно побили, он возненавидел подлую толпу, готовую с улюлюканьем гнать всякого чужака: за непривычное имя, за излишние успехи. Детская толпа охотно преследовала и за неправильную национальность, и тут-то у Героя Братеева все было в порядке, настолько в порядке, что его даже звали иногда примкнуть…

"Вам помочь?" - "С вами все в порядке?" Две испуганные пожилые женщины склонились над ним. Рядом поскуливали собаки. "О Господи... Игорь Андреевич, это вы?" Он закрыл глаза, судорожно проглотил комок в горле, пошевелил губами, не в силах ответить. Женщины помогли ему сесть, но когда он стал подниматься, в спину будто ударили тупым, зазубренным ножом, и неприятное ощущение, сродни скрежету мела по стеклу, процедилось в его сознании сквозь панцирь боли. Звезды начали мутнеть от слез, но когда две…

Дошло до Пирожкова, – экая срамота. Лихой солдат, а тут, как гусь, ногу везет, ладонь в разнобой заносит, дистанции до начальника не соблюдает, хочь брось. А потом и совсем стал, – ни туда, ни сюда, как свинья поперек обоза. Взводный рычит, фельдфебель гремит. Ротный на шум из канцелярии вышел: что такое? Понять ничего не может: был Пирожков, да скапутился. Хочь под ружье его ставь, хочь шкварки из него топи, – ничего не выходит. Прямо, как мутный барбос… Фельдфебель тут к ротному подскочил, на…

"Неужели, она проститутка? - думал он, - Но тогда почему не договорилась о цене?" Тем не менее, он вёз её к себе. Ему хотелось секса. Он qr`k после работы и решил расслабиться, поэтому потащился в ночное кафе. Но настроения не было: он выпил кружку пива, а потом его внимание привлекла девчонка. Разговаривать с ней в машине ему тоже не хотелось: он боялся спугнуть свою спутницу, боялся, что она передумает и попросит отвезти её домой. Он бы так и сделал, заикнись она об этом. Брать женщин силой…

- Растянуть удовольствие собственной дерзости. - Ах вот в чем дело. РЫБА На гравюре Хендрика Гудта(4) Товия, таща рыбу, поддерживаемый Рафаилом, переходит по камням поток. Нимрод, пес его, весь cобрался перед прыжком на следующий камень - как только нога Рафаила перестанет ему мешать. На другом берегу потока - быки. Две лягушки, которые должны будут вскоре либо растянуться эластичными прыжками, либо оказаться раздавленными, по их разумению, двенадцатилетним мальчиком, ангелом и собакой,…

Сухое письмо Прочтите, пожалуйста, и отдайте врагу народа Витольду Яковлевичу, для исправления. Сегодня вы прочтете мое письмо. С этого дня вы меня уже никогда не забудете, а значит, не забудете и ЕГО. Мне двенадцать лет. Сегодня умер ОН. Я не могу написать ЕГО имени, потому что горе станет нестерпимым и я сделаю это раньше, чем напишу письмо. А я должен написать, обязательно должен, чтобы вы не подумали, что мой поступок - каприз мальчика-подростка. Да, эта мысль меня очень мучает и терзает.…

В ту ночь привычно бушевало море, дождь что есть мочи лупил по стеклам, разбиваясь на миллионы сверкающих капелек в лучах маяка. Такие ночи были ему хорошо знакомы. Он любил дремать под непогоду, любил течение своих мыслей под аккомпанемент дождя. Hо сегодня мысли не давали ему покоя… Одиночество сменилось бессонницей впервые за всю его тягостную жизнь. Он понял, что волнуется. Давно он не испытывал подобных чувств. Всегда все зависело от него. В себе он был уверен, но вот в крошечном создании, которое…

Его отвезли на рентген, и через двадцать минут со снимком, все еще влажным, лежащим на груди, словно черная могильная плита, он был доставлен в операционную. Кто-то в белом, высокий и худой, подошел, чтобы взглянуть на снимок. Он понял, что его перекладывают с одних носилок на другие, женские руки поправили подушку под головой. Снова подошел мужчина в белом, улыбнулся, и в его руке что-то блеснуло. Мужчина потрепал его по щеке и сделал знак кому-то, стоящему сзади. Сон был странный: полный запахов,…

Каждое воскресенье вечером на улице Шампьонне, у детского сада, стояла черная спортивная машина — кажется, «ягуар». Сзади на ней была табличка: «И.В.» Инвалид войны. Такая машина в этом квартале — как-то странно. Я все думал: интересно, как выглядит ее владелец? После девяти часов вечера бульвар пустел. Как сейчас помню свет станции метро «Симплон», а почти напротив светился вход в кино — Орнано, 43. На предыдущий дом, под номером 41, я никогда не обращал внимания, а ведь ходил мимо месяц за месяцем,…

И волосы, пахнущие теплым ветpом и pечной свежестью - и сеpые глаза, глаза, словно пепел. И Hол Лабанес. Чеpный человек и воpон пpиходят ко мне. Hол Лабанес, говоpят они, Hол Лабанес. Лихоpадка. Луна всходит над пеpевеpнутой колокольней, становится больно и гоpько, воpон смеется. Мне отдают пpиказ. Твои глаза словно пепел - ты видишь только то, что есть. Hа высоком беpегу Реки она смотpела на звезды. Я сидел pядом. Было пpивычно тепло, легко и невыносимо гpустно. Волны скpипели цепями…