Современная проза

Я начал свой рассказ с младших классов школы только для того, чтобы продемонстрировать давность нашего с ним знакомства. Аркашка Гиршуни… само звучание его фамилии представляло вызов для русского уха. Даже школьные училки, проводя перекличку, непременно запинались об это нелогичное «гирш» и только с третьей попытки, к вящему удовольствию затаившего дыхание класса, выдавали что-либо вроде «гришуни», а то и вовсе «грешули». Будь Аркаша другим, не занимай он столь безнадежно низкое место в жестокой…

-    А что будет после Суда ? – спросил я. -    Жизнь или смерть, - ответствовал Ангел. – Для тебя, для меня и для него – и он вновь указал крылом на Бесенка. -    Ты тоже можешь умереть ? – увидился я. – Разве Ангелы не бессмертны ? -    Для Суда – нет. Если у какого-нибудь человека, хранимого мне подобными, побеждает его Искуситель, он выживает, а Ангел и человек становятся историей. Если побеждает Хранитель – то выживает он и его подопечный, а историей становится Искуситель. Все просто.…

Когда в холле появился Федькин, все замолчали, и он понял, что накануне говорили о нем. Прежде, когда Федькин шел мимо людей к кабинету, он напрягал лоб, лицо делал каменное, а взгляд устремлял в перспективу. Сегодня Федькин свой взгляд никуда не устремлял, а просто остановился и спросил: — Сидите? — Сидим! — дружно отозвались те, кто толкал, и те, кто пробивал. Федькин вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, но дверь тотчас приотворилась, и в нее заглянул тощий и нервный молодой человек,…

Это был неожиданный вопрос, от которого они сразу похолодели, несмотря на то что вокруг было жарко, как в доменной печи. — Я не совсем понимаю, — сказала Нева. — Никто не понимает! — От мужчины воняло, как из львиной клетки. Его тонкие руки угрожающе свисали между ними, нервно завязывая и развязывая невидимую струну. Он дергался так, будто у него под мышками были гнезда горящих волос. — В такие дни, как этот, все демоны ада, живущие в вашей голове, срываются с цепи. Люцифер родился в такой день,…

«Погоди. Что делать-то?» «Не спрашивай меня, — ответило мое второе я. — Умрет он, умрем и мы. Нет работы — нет бабок. Поговорим о чем-нибудь другом. Это что, его записная книжка?» «Точно». «Полистай-ка, должен же там быть кто-то живой-здоровый». «Ладно. Листаю. А, Б, В! Все мертвы!» «Проверь на Г, Д, Е и Ж!» «Мертвы!» Я захлопнул книжку, словно дверь склепа. Он прав: его друзья, враги… книга мертвых. «Это же ярко, напиши об этом». «Боже мой, ярко! Придумай хоть что-нибудь!»…

А потом мы запели «China Town, My China Town», [4] а затем «Singin' in the Rain» [5] — да, да: «Singin' in the rain, what a gloriou feelin', I'm happy again…» [6] После этого кто-то вспомнил «In а little Spani h Town»: [7] «'Twa on a night like thi , tar were peek-a-booing down, 'Twa on a night like thi …» [8] A потом вмешался Дольф со своим: «I met her in Monterrey a long time ago, I met her in Monterrey, in old Mexico…» [9] 4 «Чайна-таун, мой…

А поскольку роман «Кобра» является антиутопией, то неудивительно, что и населён он в основном антигероями. И главное место среди них, разумеется, по праву занимает господин товарищ Президент, который, действуя по принципу «кто чем руководил, тот то и поимел», умудрился при развале СССР «приватизировать» целую союзную республику, сосредоточив тем самым в своих руках всю полноту и политической, и экономической власти. Но абсолютная власть, как известно, и развращает абсолютно. Именно это и произошло…

Но Шевченко не был только выразителем народных дум и надежд. Он как бы сосредоточил в себе духовные качества украинского народа — его мощь, силу, светлый ум, его доброе сердце, мужество, энергию, волю и настойчивость. Всей своей жизнью, всей своей поэзией Шевченко показал, как может быть силен и мужествен человек, как он может быть неподкупен, как велика его честность, как страшен его гнев и как непреклонна его воля к свободе и независимости. Всей своей жизнью и работой он показал, какие чудовищные…

- Я, конечно, горжусь, Вилли, тем, что вы были моим подчинённым, служили в моём отделе, но, если говорить откровенно, я и разочарован. Никак не ожидал от вас такого решения. Я сам привёз вас сюда, чтобы поговорить открыто. Подумайте ещё раз сами: предложить себя, интеллектуала и военного профессионала, фаустпатронником-одиночкой – это немыслимо даже в тяжёлое для нации время, противоречит всему нашему мышлению, звучит как вызов здравому смыслу, который только и объединяет нас, немцев, теперь. Вы…

Мы отошли от границы и зашагали по тропинке, извивающейся среди лугов почти параллельно ей. Мне было трудно идти, так как я все время старался обогнать моего спутника, хотя это не имело никакого смысла, если тропинка никуда не вела. Я ни с кем не шел в ногу с тех пор, как покинул брата. Спутника моего забавляло, когда я внезапно останавливался и в отчаянии восклицал: — Это просто ужасно! Совершенно невозможно идти. Невозможно продвигаться вперед. Мы, шагающие по дороге… — Да. Я знаю. …

Хоть не знаю что, хоть бы умереть, лишь бы не встретиться, так не хочу встретиться с теми людьми, которые только что к дому подъехали, которые проверили, здесь ли, которые поднимаются по лестнице все ближе и ближе — здесь, здесь. Не плачу я, хотя лучше бы письмо, открытка или бумага какая, не плачу, ведь давно ждала, ведь знала, что так оно и будет, ведь если это бывает, если суждено, то почему обязательно не мне? Не плачу, но не встаю с места, еще минута, другая, зажмуриваюсь, дышу тихо, в глубокое…

Алеша хлопнул себя ладошкой по лбу. Как же он мог забыть! Мальчик бросился к кровати и вытащил из-под одеяла пятнистого щенка, в животе которого смешно шуршал, перекатываясь, песок, и ослика Иа, забавно косящегося на найденный хвост. Алеша никогда не ложился спать без верных друзей. Теперь он был готов к отъезду. Всю дорогу Алеша ерзал от нетерпения. Ему казалось, что время остановилось. — Папа, ты не заблудился? — то и дело спрашивал Алеша. Но папа с мамой только смеялись.…

– А знаете, ведь ей этот диалог ничего не стоил, – продолжал курчавый. – Я имею в виду продавщицу. Ни одной минуточки! Незнакомец неприятно захихикал. В это время подошла моя очередь. Я купил пачку сигарет и направился в кулинарию; жена заказала мне шестьсот граммов бефстроганова. В кулинарии была длинная очередь, и я, поколебавшись, встал в нее. – Более того, я допускаю, что она, напротив, прибавила себе лишние минуты жизни. За счет, так сказать, деятельной разрядки. К сожалению, я лишен возможности…

— Не пущу! Я сказала — не пушу! Один из парней присел, пытаясь прошмыгнуть под рукой. — Куда? — Ольга Ивановна ухватила его за куртку. — Родителей не пускаем, а вас, кобелей… Юлька стряхнула снег с сапожек и вошла, растирая варежками онемевшие щеки. — Да свой я, бабуля, свой! — не унимался долговязый, почти наголо стриженный парень. — Не признала? Хочешь — спляшу? — Свой! Я таких своих видела! Лезут, как медом намазано! В глубине вестибюля тянулись на ужин интернатские ребята и девчонки.…

И не жди теперь от такого союза добра: спуталась кума с кумом после крещенской оттепели. К ночи и вовсе, загремел, забухал в набирающей власть вьюге, железный лист на крыше богатого особняка, построенного на берегу Кана каким то богачом из «новых русских», напротив моего девятиэтажного дома. «Хижина» из рыжего кирпича поставлена на высоком берегу без царя в голове. Без земли и огорода. Нелепо. Как нелепа и вся современная жизнь. За особняком крутой обрыв к реке. Дальше за руслом в сугробах, на…

– Этот – в первую очередь. – Врач сделал пометку в чистой медицинской карте. Воспользовавшись паузой, Бертон сообщил информацию, которую держал в уме с самого начала: – Пенсильвания дает более девяноста процентов мировой добычи антрацита. – Вот как? – с явным недоверием произнес доктор. У подбородка Бертона опять возникли руки с зубоврачебными инструментами. Бертон открыл рот. – Благодарю вас, – сказал дантист. Пока он осматривал полость рта, проверял твердые ткани зубов и ставил условные…

— Я не хочу идти, — вдруг сказал Франсис. — Там, наверно, будет Джойс… и Мэйбл Уоррен. Одна мысль, что они тоже придут на праздник, приводила его в содрогание. Они были старше, Джойс одиннадцать лет, а Мэйбл Уоррен тринадцать. Их длинные косы надменно раскачивались в такт крупным мужским шагам. Было стыдно, что они девочки, когда из-под презрительно опущенных век они наблюдали, как он неловко справляется с яйцом в смятку. А в прошлом году… он густо покраснел и отвернулся от Питера. — Ты что? —…

— Шурик, ты чего? А я ему ботаю: — Ничего. Хуй через плечо, вот чего. Отъебитесь от человека, вот чего. Никола-Мора кричит: — Ссыте на него, он с ума сошел! А я ему ботаю: — Ай, братка, ай Кирилла Кириченко, а полезай под нары, падло позорное, мы с тобой в Халмер-Ю потолкуем, с тамошним ворьем. Я знал за его грязные дела на севере. Никола засох, но Ленчик, настырное падло, нахально пыряется на рога. — Шурик, ты не прав. Смотри, не бери на себя лишнее. А, думаю,…

Расхрабрившись, Джордж спросил: – Может, нам пора вмешаться? – Обожди. Кажется, притихли. – Они… – Тссс! – Она мертва, – сказал Джордж. – Он смывает с рук кровь. Даже в этой критической ситуации он не мог удержаться от искушения подразнить жену. Розалинда так разволновалась, что приняла его слова всерьез. – Да, похоже на то, – согласилась она, но, заметив его улыбку, добавила: – А по-твоему, нет? Он ласково погладил ее по плечу. – Джордж, он и вправду ее убил, – сказала Розалинда. –…

Я ему говорил, когда мы с ним сиживали на кухне под Новый год: — Неужели не скучно было прозябать в четырех стенах? Он в ответ: — Некогда было скучать: то шахматы, то разные процедуры, то уколы инсулина, то трудотерапия, то посетители, то обед. Правда, достали они нас этим инсулином, которые и нормальные были, сошли с ума. А в остальном я себя чувствовал, как рыба в воде, потому что интересная была жизнь. Главное, с утра до вечера у нас в палате велись всякие поучительные разговоры, хотя я…