Современная проза

На этот раз нужно было как можно быстрее создать рубрику под названием “Мои неудачи”. Героями нового раздела, подробности которого, по мысли редактора, обязаны были завоевать внимание публики, должны были стать люди желательно молодые, испытавшие на себе все превратности липкого от крови, страшного и соблазнительного времени. Идеалом здесь мог послужить персонаж, который начал бы с того, что учился конструировать самолеты, а закончил — этакий несостоявшийся ученый — их продажей, в мгновение ока наживший…

А ежели таких движений в рефлекс не заложено, то и в агонии их от клиента не добьёшься. Покаяние, чёрт бы его побрал, должно быть осознанным. А уж противник мой старался вовсю. Ему— то инстинкты умирающего на руку играли. Представляю, что он там шептал, к чему склонял. Потом он на секунду повернулся ко мне и коротко бросил очередной аргумент: — Развратник! Он и сейчас о бабах думает. — Хотеть не вредно. — Сказано, кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце…

Однажды мы с Чарли так здорово посмеялись! Помню, я ему тогда сказал прийти ко мне смотреть финал Кубка кубков. А он заявился со своей новой собакой! Она была просто великолепна, коричневая от кончика хвоста до кончика носа, с карими глазами. — Видишь, в конечном счёте, он даже ласковее, чем предыдущий, и он мне повинуется беспрекословно. И не надо было делать драму из истории с чёрным лабрадором. Но едва он произнёс эту фразу, как его собака рванула под диван, тявкая как чокнутая. Словно хотела…

  А учиться пока еще негде было Так говорил Рачков Родион Петрович, персонаж кинофильма “Москва слезам не верит”, имея в виду год 1958-й, – и слово в слово повторил это утверждение в начале восьмидесятых. С тех пор прошло еще тридцать лет, а воз и ныне там. Учиться по-прежнему негде. И никакие институты радио и телевидения здесь не панацея. Деньги большие, образование, соответственно, платное, престижное. Но мы же россияне – уж если нам приходится платить за что-либо из собственного кармана,…

С южной стороны подходит к посёлку еловый лес. Замшелые великаны богатырским строем теснят его к реке и даже в солнечный день кажутся мрачными, как снеговая туча. От этого подступающего леса посёлок защищается, как от неприятеля: перед краем его, на песчаной опушке, разбросаны припавшие на угол баньки, почерневшие от времени до дегтярной черноты сараи, тёсовые крыши которых отливают зеленью и бурым налётом мха, высятся холмики погребцов, затянувшиеся редкой седой полынью. С севера к посёлку подступает…

— Ты вернёшься, я знаю. — Вернусь. — Ты вернёшься героем. — Да. И снова молчание. Вокруг них был мир, и тишина, и она подняла голову, а он наклонил свою, и их губы встретились. В этот момент исчезло всё — весь космос, и все хитроумные приспособления для его покорения, и все филлисы-деггеты-малкины, тем более, смиты. Борхес почувствовал что-то странное. Мария не просто целовала его. Она передавала ему что-то — изо рта в рот — маленькое, стальное, тёплое. Он не имел права ничего брать. Ничего.…

Не ошибаемся ли мы, прилагая теорию автора к его жизни? Вряд ли. Так или иначе, я хотел бы подчеркнуть, что благодаря экскурсу Элиаде к своим истокам выявляется органическая связь между его личным опытом и позднейшими штудиями философа. С самого детства особенность восприятия настраивает его на то, чтобы видеть во всем сущем открытие и откровение, прозревать тайную символику мира, поддаваться очарованию судьбы, невидимо теплящейся в обыденном. От этого стержня личности ответвляется потом как страсть…

Вообще-то мать раньше не пила, и Светка прекрасно помнит, какой она была до развода с отцом и до того, как Этот ее бросил. Мама носилась со Светкой, как с чудом света — она так и звала ее “Чудо-Света”. Она ей покупала книжки — все-все, какие только можно было купить, и наряжала, и играла с ней, и гуляла, и шила платья — одно Светке, а другое, такое же точно — кукле. Мише, тому уже не видать было такого, это сейчас Светка понимает, что мать родила Мишу, чтобы отец остался с ними — но куда там. Отец…

Я крутила свой стакан и хотела, чтобы громкоговоритель замолчал. Здесь что-то было не так. — И вот теперь я спрашиваю себя, что же правильно, — продолжал Самуэль оживленно, — не могло ли это все быть тем, что восстает против нашей природы, то есть нашей основной природы? Мы можем сказать: природа наказывает самое себя, так как мы творим что-то неестественное для нас и потому — плохо себя чувствуем. Согласно верованиям некоторых восточных народов, то, от чего мы себя плохо чувствуем, — грех. Представь…

— Может, в другой раз. Скажите мне, фру Лундблад, неужели я действительно бегала наверх, по всем этим лестницам? — Да — да, Маленькая Фрёкен, вы бегали. Но время — оно идет. На дверях было множество табличек с новыми именами. Да, естественно, я бегала, может, только потому, что мне хотелось бегать и я не могла остановиться. Дверь мастерской была перекрашена в другой цвет, но дверной молоток с маленьким, желтой меди львом был тот же — подарок Себастьяна. Ванда крикнула из-за двери: — Кто…

Первый день, по крайней мере, первые часы у него были рассчитаны по минутам, и он знал, как проведет время до самолета, которым собирался улететь. Удивительно, порою непостижимо, как досконально в колонии знают жизнь города, на улицы которого заключенные никогда не ступали, потому что и на работу, и обратно их возили в крытых машинах. Городок был невелик, но рос, как говорится, не по дням, а по часам, в этом чувствовался неизвестный Гимаеву резон. Строился он умно, без бараков, без времянок, без…

   Она делает несколько шагов в глубь комнаты, подходит к большому бюро и открывает верхний ящик. Перебирает бумаги в правой части ящика, наклоняется и, чтобы лучше видеть дно, тянет ящик на себя. Снова ищет, затем выпрямляется и замирает: локти прижаты к бокам, руки согнуты и не видны из-за спины — несомненно, она держит листок бумаги.    Теперь она поворачивается к свету, чтобы читать, не утомляя глаз. Склоненный профиль ее застыл в неподвижности. Листок голубой, очень светлый, обычного формата…

(Но должна же быть свобода без предварительного разрешения безумия. Мы еще не можем: мы лишь постепенные шаги того грядущего человека). Легкая критика — В книге Пеле события происходят, и происходят, и происходят. Она не такая, как твоя, потому что ты все придумываешь. Твою книгу написать труднее, но его книга лучше. Тяжелая критика — Сейчас я придумаю рассказ в твоем стиле. И тоже на пишущей машинке: Девочка-нищенка. Она была нечто. Нечто спокойное, красивое, одинокое.…

— Отвали! Но парень уже разворачивался мимо нее, и манекенщица пошла за ним специальной вышколенной походкой — выяснилось, что они выходят на одной остановке. * * * Севыч оказался прав: Чумаченко, лысый, в подчеркнуто официальном костюме и строгом галстуке преподаватель, славившийся своими постоянными придирками, устроил разбирательство. Потрясая листами, которые пускали заполнять по столам, чтобы выявить в письменной форме, кто прогуливает — такова была придуманная им фискальная система —…

Главный герой – молодой ученый-нейрофизиолог, посвятивший всю свою жизнь изучению мозга, а именно причинам неизлечимых болезней. В качестве испытуемых судьба посылает ему очень богатых, но очень больных людей, благодаря которым он делает открытие. С помощью специальных физиологических исследований и длительных бесед-исповедей с пациентами он обнаруживает, что у всех этих неизлечимых больных имеется некий информационный канал – «очаг вины», где накапливается как позитивная, так и негативная информация.…

— Вот скажите мне, дон Максиме, — спросил он, — Вы бы смогли похоронить свою жену заживо? — Без сомнения, — сказал дон Максимо Гомес. — Поверьте — и рука бы не дрогнула. Старый Хакоб озадаченно умолк. Потом, нарочно отдав противнику свои важнейшие шашки, вздохнул: — Это я к тому, что Петра вроде собралась умирать. Дон Максиме не выразил ни малейшего удивления. — В таком случае, — сказал он, — вам не придется хоронить ее заживо. Он «съел» две шашки и вывел одну в дамки. После этого устремил…

Магда дожила до своих первых шагов. Она прожила так долго, только ходила плоховато, потому что ей было всего год и три месяца, а еще потому, что ножки-жердочки не выдерживали ее вздутого живота. Он вздулся от воздуха, стал большим и круглым. Роза почти всю свою еду отдавала Магде, Стелла не отдавала ничего; Стеллу раздирал голод, она сама росла, только не очень-то и росла. У Стеллы не было месячных. У Розы не было месячных. Розу тоже раздирал голод, но она его усмиряла: научилась у Магды высасывать…

 "…только песок и оранжевое солнце. Черноглазый, необыкновенно красивый мальчик сказал что-то по-арамейски, и все рассмеялись. Назарянин тоже усмехнулся и протянул мне чашку. "Ты грек?" - спросил он тихо. - "Ты не понимаешь арамейского". Я кивнул и отпил немного из чашки. Руки уже слушались меня, но подняться все еще не было сил. Арамейский я знал очень плохо, зато по-гречески говорил вполне свободно, уж не знаю, каким наитием сошло на меня это знание... "Откуда ты идешь?" Бог мой, если бы мне знать,…

Читателю интересно, разумеется, узнать разные подробности об этой особенной «материи», которая не принадлежит к опыту, но скрывается под ним, как его «объективная» основа. Я тоже очень интересовался этим, и постараюсь добросовестно представить читателю весь материал, какой мне удалось собрать относительно этого в произведениях школы. «В противоположность „ духу “, — заявляет К. Бельтов, — „ материей “ называют то, что, действуя на наши органы чувств, вызывает в нас те или другие ощущения . Что…