Современная проза

Неразрывно со всем этим для меня связан расцвет французской борьбы в петербургских цирках; тысячная толпа проявляла исключительный интерес к ней; среди борцов были истинные художники; я никогда не забуду борьбы безобразного русского тяжеловеса с голландцем, мускульная система которого представляла из себя совершеннейший музыкальный инструмент редкой красоты. В этом именно году, наконец, была в особенной моде у нас авиация; все мы помним ряд красивых воздушных петель, полетов вниз головой, — падений…

Она устало закурила. Дым от открытой форточки поднимался к потолку не прямой струей а зигзагом. Ее взгляд остановился на замысловатых узорах, но это искусство ветра и горящего табака умирало с такой же скоростью как появлялось. Больше всего на свете она любила небо и умных людей. Hе добрых, порядочных и справедливых, а злых, сильных и умных. Она никогда не была сильной, а злой лишь мечтала стать. Hужно было стряхнуть пепел и пришлось встать. Теоретически, в целях работы над собой, можно было…

Он умер, произнося мое имя. Какое еще имя мог бы он произнести? Я не имею ничего общего с теми, кто живет общими понятиями. Я ни с кем не имею ничего общего. Улица. В эту минуту в Париже люди смеются, особенно молодежь. У меня нет никого, кроме врагов. Уже вечер, надо возвращаться домой — ждать у телефона. Там, по ту сторону, тоже вечер. Тень накрывает ров, теперь его рот во тьме. Медленное красное солнце над Парижем. Шесть лет войны кончаются. Великое событие века. Нацистская Германия раздавлена.…

Вдруг кто-то окликнул его по-шведски. За оградой стоял мужчина лет тридцати. Он был в твидовом пиджаке и сорочке «Мулен». Оксфордские запонки горели в лучах полуденного солнца. Мужчина что-то сказал. Красноперов не понял. Незнакомец досадливо махнул рукой. Затем он докурил сигарету, развязал галстук и умело повесился на ветке клена. Его новые стетсоновские ботинки почти касались густой и зеленой травы. Тень на асфальте слегка покачивалась. Красноперов хотел закричать, вызвать полицию. Он свернул…

– Но когда умерла ваша Эсме… – Ну да, умерла, я ее не убивал, она сама умерла, упала, поскользнувшись и покатившись по склону. Больше я ее не видел. А потом вы сказали, что это я ее убил. – Но она убегала. Это видели! – Она бежала. Это совсем другое. Представьте себе: мокрая трава, раннее утро, как тут не поскользнуться. Ну и привет… Между пастбищем и дорогой, где ее нашли, двести метров. – Но она хорошо знала эти места, была их уроженкой. Вас не удивляет… что так случилось? – Она хорошо…

Мейсиус терзает стартер и пинает педаль газа, пока лампочки на приборной доске не становятся тусклыми. После очередного поворота ключа из-под капота доносится только глухой щелчок. Мейсиус издает звериный вой и с силой ударяется о руль лбом. Мейсиус выпадает из машины и, согнувшись в три погибели, то ли идет, то ли ползет к распахнутой двери багажника. Копается в багажнике непослушными руками. Вытаскивает запасной аккумулятор. Эта яркая расписная коробка выглядит игрушечной на фоне старого джипа.…

— Да, — сказала я. Это было первое слово, произнесённое мной в стенах компании. До сих пор я ограничивалась кивком. «Трудность», которую мне предстояло преодолеть, состояла в том, чтобы написать по-английски письмо некоему Адаму Джонсону и сообщить ему, что господин Саито принимает его приглашение поиграть с ним в гольф в будущее воскресенье. — Кто такой Адам Джонсон? — имела я глупость спросить. Мой начальник безнадёжно вздохнул и не ответил. Было ли нелепым не знать, кем был господин Джонсон,…

А какую борьбу пришлось выдержать тетке Анто, чтобы сломить сопротивление дочери! — Да погляди ты на меня! Я ведь уже старуха, одной ногой в могиле стою. На что ты надеешься? Что станешь делать завтра, когда останешься одна на свете без всякой помощи? Да, мать была права. Однако и Марастелла в ответ приводила самые веские доводы. Спору нет, дон Лизи Кирико, которого ей прочили в мужья, человек вполне достойный, но ведь он уже почти старик, да к тому же еще и вдовец. И года не прошло с тех пор,…

Общество обязано давать права людям, исполняющим свои обязанности перед обществом. Общество обязано лишать данных им прав людей, не исполняющих свои обязанности перед обществом. Как организм обязан заботиться о руках – мыть их, тренировать, защищать перчатками, лечить и вынимать занозы. Иначе организм станет больным и неполноценным. С каждым днём руки должны становиться сильнее и точнее в движениях. Каждое последующее поколение в обществе должно быть больше и лучше предыдущего. Точка 9. …

Основные объекты глобального исторического процесса или факторы глобальной исторической обстановки, которыми оперирует Концепция: - среда обитания - ресурсы - люди - инфраструктура - информация - технологии которые распределены в рамках астрономического, биологического и социального времени. Концепция, исходя из определения безопасности, как состояния защищенности жизненно важных интересов субъекта от внутренних и внешних угроз, трактует национальную безопасность как свойство функционирования…

Непогрешимость лично для меня не вполне ясное понятие. То ли это слегка искаженная формулировка справедливости, то ли свойство, о котором принято говорить – к нему не пристает, то ли версия утверждения «Бог всегда прав». Во всяком случае, те верующие, с которыми я говорил, пользовались этими тремя пояснениями непогрешимости. Несправедливость мы уже обсудили, вариант «не пристает» интуитивно понятен и атеисту – собственно говоря, а что может пристать к голой абстракции? – а что касается вечной правоты…

"Знаешь, - Валя обрадовалась, - а давай я буду звать тебя двойным именем - Маша-Мария, я читала, так иногда называют, за границей". - "Я тоже на "Финансы и кредит"". Счастливая мысль, пришедшая в голову, растопила лед. "Ты уже сдала документы?" - глядя на белую бумажку, Валя сообразила, что спрашивает заведомую глупость, и эта глупость что-то испортила. Темная волна прошла по лицу Марии. "Да", - в первый раз за все время она безоговорочно соглашалась, но это согласие было прощальным. Подняв взгляд…

Последовала долгая пауза. — Это ведь ты, Джеральд? Молчание, потом приглушенные голоса — и короткие гудки. Сжимая в руке телефонную трубку, я почувствовал, как на глаза навернулись слезы: это и впрямь был Весалиус. После многомесячного отсутствия он кричал откуда-то из небытия: видно, ему грозила неведомая мне опасность. На другой день, вечером, я по наитию отправился в фешенебельный район Малибу, где улицы носят итальянские названия, и ноги сами привели меня к дому Весалиуса. Я позвонил…

Джонатан послушно кивнул. И несколько дней старался вести себя как и все; он честно старался, с криком кружил в стае вокруг пирсов и рыбацких баркасов, сражаясь за кусочки хлеба и рыбы. Но у него ничего не получилось. Все это совершенно бессмысленно, думал он, нарочно уронив треску, доставшуюся ему с большим трудом — ее тут же подхватила старая голодная чайка, гнавшаяся за ним. Все это выброшенное на ветер время я мог бы учиться летать. А мне так много еще надо узнать! И вскоре чайка Джонатан…

1          Später dachte ich oft darüber nach (позже я часто об этом думал; pät — поздний; nachdenken, denken-dachte-gedacht ), wie alle gekommen wäre (как всё происходило бы), wenn ich Hedwig nicht am Bahnhof abgeholt hätte (если бы я не встретил Хедвиг на вокзале): ich wäre in ein andere Leben einge tiegen (я вошёл бы в другую жизнь; ein teigen, teigen- tieg-ge tiegen — подниматься ), wie man au Ver ehen in einen anderen Zug teigt (как по ошибке садятся в другой…

Маргарита Аркадьевна любила проводить время с внуком, особенно они сблизились когда её невестка готовилась защищать кандидатскую диссертацию. Та много работала, собирала материал, участвовала в экспериментах, иногда уезжала на неделю, а то и больше на консультации с коллегами и руководителями. По-началу бабушка приезжала за Лёвой каждый день, а потом он и вовсе переехал к ней. Они часто гуляли по набережной Днепра, катались на прогулочном катере, ездили за город собирать лечебные травы. - Бабушка,…

На площади Игнасио остановился и, прислонив велосипед к скамье, направился в тень под ветвистое дерево. Часы показывали одиннадцать утра, солнце припекало, на площади ни души. Игнасио присел на газон, достал сигарету. — Как поживаете, дон Игнасио? — послышался голос садовника. — Не мешай, дай с мыслями собраться. Полей там, подальше где-нибудь. Закрыв лицо ладонями, Игнасио произнес вслух: — Хотят меня свалить. Где-то за пределами площади послышался голос, усиленный репродуктором. Передавалась…

День заканчивался. А все остальное только начиналось. Например, начиналось время большой травы, самой разной, с цветочками и без, стелющейся, заплетающейся, стоящей колосками, гущей стеблей, которую можно раздвигать, отыскивая, скажем, стеклянный шарик. Начиналось время населенных луж и теплой грязи по их берегам, по которой следовало ходить, чтоб она щекотно выдавливалась между пальцами, время сидения в развилке, внутри дерева, громко летящего на ветру,– начиналось лето, как оно на самом деле есть,…

Бюро месье Пилата было скромным, опрятным и строгим. Прямоугольный стол, размером с надгробный камень. Витрины, где сложены обработанные и лакированные уцененные гробы. На стеллажах лежали всевозможные бронзовые ручки и образцы обивки для гробов. Повсюду большие фотографии похорон. Месье Пилат доминировал над этим мрачным миром своей оскорбительно здоровой и наглой персоной. Он с удовлетворением потер руки и заявил грубым голосом: — А я, голубчик! Я не жалуюсь. Дела идут хорошо. Позавчера трое…

— Ну, расскажи же мне теперь, что хотел, о сестре Лидии, — попросила она его. — Отчего ты можешь не любить ее: разве она дурная женщина? — О, нет, я давно не видел ее, но я не слышал о ней ничего дурного; это так, воспоминания детства. — Ну, все таки расскажи, мне интересно послушать о твоем детстве. — Изволь, если тебе это так хочется. Из моего рассказа ты поймешь, отчего я не так расположен к сестре Лидии, как к Лизе. — Мать моя умерла, когда мне было шесть лет, Лиде тринадцать, а Лизе…