Книга чародеяний

– А сны, в которых вы убиваете или мучаете людей, вас не истощают? – не сдержался Арман. Его резкость прошла незамеченной, во всяком случае пока.

– Наоборот, их силы переходят ко мне, – без особого восторга сказал Хартманн. – Но что такое сила, взятая во сне? Ерунда, которая выветрится за сутки. Сравните с мощью книги и поймёте, о чём я говорю.

Арман не знал, что на это сказать. Посол помогал ему, но только ради своих целей, стоит ли благодарить? О своих снах он догадался раньше: наверняка те кошмары, в которых были задействованы Юрген и господин писарь, не обошлись без Хартманна, его присутствие ощущалось – теперь это было очевидно – зримо и незримо, он владел ими обоими. Бесформенные кошмары под вопросом, сны про замок Хартманн насылать не мог, ведь он сам не знал, где пройдёт собрание. Эту часть своих сновидений Арман приписывал телесному предчувствию и угадал верно, хотя и не знал подходящих слов и терминов, чтобы объяснить как следует. Эльза фон Беккенбауэр назвала бы это судьбой.

– Что там у вас?

– «Детство и юность», – сказал Арман, проследив за взглядом Хартманна: фолиант находился в поле его зрения.

– Увлекательное чтиво, но не самое полезное. Я бы посоветовал вам сосредоточиться на более поздних частях, коль скоро пошли разговоры на такие темы. Или вы хотели что-то спросить?

Вопросов у Армана было множество, что по детству посла, что по вчерашнему дню, но с ним сыграло злую шутку хорошее настроение: отчего-то он решил, что может попробовать обмануть Хартманна. Поэтому он беспечно ответил:

– Нет, господин посол.

Хартманн оперся локтями на стол, удобно устроил острый подбородок в гнёздышке скрещенных пальцев и посмотрел на Армана из зеркала.

– Друг мой, я всё знаю.

Как бы Арман ни храбрился, в этот момент его пробрала дрожь. Роберт Хартманн отлично преуспел в своей ипостаси если не доброго, то хотя бы учтивого пожилого человека, поэтому выход из образа пугал по-настоящему. Что он имеет в виду? Планы самого Армана? Защиту Милоша? Только бы не второе.

– Гм, – Хартманн опустил голову и вчитался в какие-то свои записки. – Ах, вот оно. Давеча ваш приятель Клозе задал вам неудобный вопрос на немецком языке. Арман, вы не сочли это достаточно важным?

Проклятое пламя, вот что он имел в виду. У Армана и вправду была светлая идея выгородить Берингара, развести этих двоих как можно дальше друг от друга. Это давалось легко, пока Бер не подошёл к нему сам.

– Виноват, в самом деле не счёл, – соврал Арман, зная, что его голос звучит достаточно убедительно. Голос и доводы. – Я ответил так, как мы с вами репетировали, к тому же вопрос показался мне уместным и безопасным. Я был неправ?

– Вчера вы всё сделали правильно, – пожал плечами Хартманн, убирая бумаги со стола. – Сегодня… Скажем так, пытаться утаить что-то от меня – не уместно и не безопасно. Ладно, на первый раз поверю. Вы же, наверное, и так догадались, что у меня найдётся человек-другой в охране замка? Вот и славно. Надо же как-то пользоваться отцовским наследием, – с досадой пробормотал он напоследок и исчез.

Арман как можно быстрее убрал зеркало и отошёл от стола, словно боялся, что Хартманн достанет его оттуда. Значит, за пруссаками надо следить… Наверняка соглядатаи не знают, что под личиной их посла находится другой человек, в противном случае Роберт дал бы им прямые указания и никто не подпустил бы Милоша.

Вообще между ними всё было честно: ни Арман, ни Хартманн не говорили всего, хотя и объединились в причудливый союз, доверив друг другу самые страшные секреты. Арман не мог представить, чего Хартманн о нём ещё не знает – он весь состоял из любви к сестре, оборотничества и самоотверженного желания помогать другим, а не себе. Охарактеризовать самого посла так же коротко не выходило, то ли потому что он прожил втрое больше, то ли потому что втрое больше лгал. Оборотню казалось, что если и был когда-то настоящий Роберт Хартманн, то он остался восторженным мальчишкой тринадцати лет, показывающим сестре сны про единорога; но тут он, конечно, ошибался, потому что никого из нас не определяет один год жизни или даже одно десятилетие. Роберт был тем человеком, с которым Арман имел дело сейчас, а Арман был Робертом, и ответ на вопрос, кто из них больший лжец, казался очевидным лишь на первый взгляд.

Об этом оборотень размышлял, заканчивая свою метаморфозу. Тело отозвалось ноющей болью, но в этот раз Арман хотя бы успел перенести вес на правую ногу и отчасти избавил себя от страданий. Он долго и придирчиво изучал в зеркале своё лицо, проверяя тон кожи, глубину морщин и форму носа – вечно забывал про форму носа, сестра часто пеняла за это… Мысли едва не унесли Армана к ней и к Шарлотте, любившей сравнивать клювы и носы, но в этот момент раздался стук в дверь.

– Да-да, – Арман-Хартманн поправил шейный платок, захватил трость и поковылял к двери. – Уже иду.

В коридоре его ждал не Милош, а незнакомый рослый воин – Арману пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Шея заныла, напоминая, что она не так уж молода и для бессовестного верчения головой нужно было размяться.

– Сержант Баум к вашим услугам, господин посол! – рявкнул тот. У Армана зазвенело в ушах.

– Очень славно, сержант Баум, только незачем так кричать, – упрекнул он. – Замок древний, того и гляди, от вашего голоса стены разойдутся. Не знаю, как вы, а я зимой предпочитаю целые стены.

– Слушаюсь, господин посол! – так же громко ответил Баум и чётким, доведённым до совершенства движением развернулся, готовясь его провожать. Арман подавил тяжёлый вздох и направился в сторону общей столовой, сопровождаемый бестолковым амбалом размером с небольшого слона. Должно быть, настала очередь Милоша охранять книгу или дрыхнуть, в любом случае он отлично проводит время. Арман не знал, рад отсутствию друга или нет, и всё же сейчас у него были заботы поважнее: преодолеть лестницу и не задохнуться.

***

[1]. (нем.) «Не рассуждать».

XXI.

«Я вижу великое торжество и великую боль, и я вижу неизбежность. Я всегда её вижу… Даже если человек идёт наперекор своей судьбе, та новая судьба, что он куёт себе, также предписана свыше. Человеческая воля очень сильна, но она никогда не сильнее воли мира, таков закон. Стремление переиграть судьбу — такая же судьба, но человек с сильной волей склонен называть её своим решением. Пусть зовёт».

Эльза фон Беккенбауэр.

***

Он знал, что переговоры затянутся надолго, но не представлял, каково это в действительности. Главное старшие маги сказали в первый вечер, со второго началось переливание из пустого в порожнее, один и те же тезисы разными словами. Иногда у кого-то находился аргумент получше, и это слегка оживляло спор, катившийся по наезженной колее. Однако скоро противоречие между старостью и молодостью всем приелось, и господа послы вернулись к началу.

Арману всё это поначалу казалось удобным: он не вмешивался больше необходимого, успевал отдохнуть и всё обдумать, изредка направлял коллег в нужную ему сторону – в сторону одиночного владения книгой – и снова таинственно умолкал. Сам артефакт был гораздо интереснее, но к нему пускали нечасто: наблюдали. В другой раз книга оказала на всех весьма благотворное влияние, подтверждая самые смелые ожидания Хартманна о целебных свойствах, впрочем, третий визит прошёл не так удачно – пресыщенный чужим вниманием артефакт отталкивал, как человек руками, всех, кто пытался к нему подойти. Арман не смог проверить, каково будет ему самому, потому что вляпался в давку на пороге зала. В итоге Милош на пару с каким-то французом вытащили его, и пришлось благодарить, хотя и сам Арман, и Хартманн были раздосадованы этим обстоятельством.