Книга чародеяний
Шрифт:
– Давайте! – обрадовался Хольцер. – И покончим с этим, а?
– Вам бы только покончить, – сдержанно сказала Вивиан. Несмотря на личные амбиции этой женщины, Арман был почти уверен – Роберту поддержка обеспечена. Он никак не мог разобраться в отношениях этой пары вдовцов, но гибель писаря от руки Вивиан по просьбе Хартманна, не говоря уж об участии её гипнотизёров, говорила о многом. Как интересно всё повернулось: теперь, когда Арман услышал об этом из первых уст, ему было абсолютно всё равно.
– Что скажете, Вивиан? – настаивал сэр Дерби. – Думаю, вы не станете возражать.
Вивиан профессионально тянула время за глотком пунша, её светлые глаза смотрели в огонь. На одной чаше весов был старый
– Знать бы, сколько ещё протянет магия, – продолжал сэр Дерби. Сегодня у него голова работала почище прочих: о таком ещё никто не заговаривал. – Было бы проще. Скажем, если это произойдёт через год, зачем нам искать семью и передавать её из поколения в поколение?
– В самом деле, – заметил Арман, – тогда и возраст не помеха. А то наоборот: выберем мы с вами почтенного старца, а он и отправится на тот свет через недельку-другую… оставив книжечку на столе…
Все похихикали, напряжённо замолчали. Оборотень мысленно подсчитывал голоса: Хольцер и неожиданно Дерби – за него, Вивиан колеблется, пан Росицкий и Чайома сидят тихо. Если хотя бы в этой компании все придут к согласию, второстепенные силы вроде Свена или Чезаре останутся ни с чем.
Арман уставился на пана Росицкого, прекрасно копируя пронзительный и не очень приятный взгляд Хартманна. Пан Михаил не отвёл глаз, глядя на него спокойно и доброжелательно.
– И я не возражаю, – весело сказал он. – Роберт заслуживает этой чести не меньше, чем все мы, и он лучше многих понимает книгу. По-моему, это важно.
– Боюсь, с упомянутым здесь Берингаром Клозе мне в этом не сравниться, – слегка дёрнул плечом Арман. – С другой стороны, пусть этот молодой человек применит свои силы где-нибудь ещё. Мне вот ещё что в голову пришло… Охранитель книги потратит на это немало времени, можно сказать, посвятит артефакту свою жизнь… Будет справедливо, если этим займутся те, кто всё затеял, но мы с вами незаслуженно обходим ещё одно действующее лицо. Вивиан, прошу вас, скажите своё слово.
– Мне не хватает того же, чего и вам: знаний о свойствах книги, – незамедлительно ответила она. – Роберт, вы всегда были любознательны и открыты всему новому… Я не нахожу в себе такой уверенности, оставаясь наедине с книгой. Однако, – голос мадам дю Белле стал твёрже, – я не хочу, чтобы кто-то нёс такую ношу в одиночестве. Особенно вы.
Арман растерялся. Он старался уследить за её мотивами, рациональными и стратегическими, и в итоге уткнулся в такое… тёплое чувство. Похоже, Вивиан не врала и в самом деле переживала за Роберта.
– Ну что вы, – пробормотал он и поморгал, не зная зачем, просто так же делал пан Росицкий. Хартманн не упоминал об этом прямо, но в погоне за образом наивного доброхота он одолжил немало привычек у своего чешского приятеля, чем Арман успешно пользовался в минуты затруднений.
– Как говорят, – наконец прогудела Чайома, – один в поле не воин. Я бы говорила так: один нигде не воин. Не будет разума в том, чтобы хранитель был один.
– Опять, – разозлился сэр Дерби. – Уж почти договорились, пусть будет один!
– Чайома имела в виду другое, – поспешил объяснить пан Росицкий. – Она хотела сказать, что, когда мы отдадим книгу кому-то, это не значит, что он останется без поддержки со стороны других магов.
– В самом деле, это было бы неразумно, – согласился Арман и теперь посмотрел на Чайому. Её было трудно понимать, но Арман не чувствовал себя в безопасности под взглядом этой женщины: иногда она смотрела насквозь, как сам Хартманн.
Опасения подтвердились.
– Моё уважение имеют все присутствующие, –
медленно сказала она, – но не моё доверие. Если мы уже голосуем, я говорю «нет».– Спасибо за честность, – Арман учтиво склонил голову. – Я всегда прислушивался к вашему мнению, и не только я. Безграничного доверия не существует, и я был бы немало удивлён, если б обладал им…
– Почему?! – Хольцер аж поперхнулся от возмущения. – Если вы Роберту не доверяете, кому ж вы доверяете вообще?
– Моё доверие принадлежит тем, кто не гонится за книгой, – сказала Чайома. – Но мне ведомо, что подобное мнение приведёт только в тупик.
– А что, по-вашему, он будет делать с книгой? Съест он её, что ли?
– Книга чародеяний дарует власть над многими. Роберт часто говорит о германском единстве, хотя мы предпочитаем не видеть границ людских. Мне не нравится, что то и другое соприкасается в одном человеке.
Арман предполагал, что этот долгожданный момент вышибет из него последние остатки храбрости, но сейчас только подумал с ледяным цинизмом: ну надо же, не прошло и года. Зря ли, не зря ли, Хартманн действительно не делал тайны из того, что предпочёл бы Германскому союзу единое государство, большое и могучее: вслед за отцом, королём и многими другими он считал многовековую раздробленность слабостью народа, некогда великого, но вынужденного теперь уворачиваться из-под сапог более сильных, шагающих по Европе. Когда Роберту стукнуло сорок, он, поистине любознательный и открытый всему новому, без зазрения совести вписался в молодёжное общество, разделявшее эти идеи, и неделями спорил с Эрнестом Хольцером – увы, сам Эрнест соображал туговато, да и австрийский канцлер был против… А зря, какой потенциал! Особенно с магией, о чём не знали обыватели, но были сполна осведомлены власть имущие. Хартманн старался быть объективным в своих записках, но его откровенно раздражало то, что верхушка упускает такую возможность – то под влиянием церкви, то из-за иных глупых предрассудков. Когда он увлекался, оседлав любимого конька, идея перетащить на сторону Пруссии не только национальное, но и колдовское преимущество становилась почти прозрачной. Сам по себе он мог немного, а вот перед хранителем всея магии открывались возможности поистине головокружительные – так в выигрыше останется и родина, и тот, кто сделал ей столь щедрый подарок.
Ему было что сказать: Хартманн не упускал случая порассуждать о том, как на самом деле на них повлиял пресловутый император. Есть мнение, что Наполеон стравил мелкие германские княжества между собой, спровоцировал эдакое братоубийство. Есть мнение, что он невольно подсобил грядущему единству, хотя пока им даже не пахнет. Есть мнение, что именно Прусскому королевству надлежит собрать под своим крылом весь народ. В голове Армана фонтаном забили все эти идеи, обиды и чаяния, ему не принадлежащие; он знал, что Хартманн далеко не один так думает, что мысль витает в воздухе, что немецкие студенты объединяются и требуют… Всё это настолько же не касалось оборотня, насколько ему нужно было понять.
И он понял, пусть и весьма поверхностно, но разглагольствовать сегодня не собирался. Главное, что остальные знают. Ещё важнее, что Арману известно, как далеко простираются желания Хартманна. Где гарантии, что он ограничится объединением? Европейские соседи только и делают, что выкачивают кровь из своих колоний… Арман ненадолго закрыл глаза. Он наконец познал то, о чём ему талдычил Роберт и на что намекал Джеймс Дерби: в современном мире дело добром не кончится. Франция или Германия, Британская или Российская империя, не всё ли равно? Не воспользуется книгой сам Роберт – воспользуется кто-то другой, а уж в человеческой изобретательности сомневаться глупо – даже не понимая, что несёт в себе артефакт, можно наворотить немало бед. Хартманн понимал.