Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке

К счастью для следственного дела и самого Константина Николаевича сегодня Николай I вел себя куда смелее. Вообще, окружение монарха, тот же Бенкендорф, просто удивлялись усилившего могущества князя за счет влияния на монарха.

Сам Константин Николаевич относил его к так сказать родственным связям, прежде всего, к своей жене — воспитаннице императора Елене Федоровне. Начав прислушиваться к ней по всяким мелочам, он начал слушать и в ее мужа. Тоже, в общем-то, по мелочи, но тем не менее!

Попаданец, однако, прекрасно понимал, что чувства могут, как приходить, так и уходить и поэтому хотел укрепить отношения с августейшим монархом на деловой основе. То, что их позиция все более сходится, его порадовала, и он твердо продолжил:

— Облавы принесли неплохой результат, в частности, задержано и арестовано изрядное число противоправных элементов, кои сейчас допрашиваются по предложенной схеме. Однако видимый результат будет виден только через неделю.

Другое направление — работа в рамках следственного дела оказала куда более действенный результат. Тут, правда, мы разошлись в итогах, — он вопросительно посмотрел на Бенкендорфа.

Тот правильно понял своего через чур самостоятельного подчиненного и взял инициативу на себя:

— Мне кажется, ваше императорское величество, что именно дворцовый истопник Захаров стал соучастником кражи. Помните, я вам его показывал вчера. Страшная такая морда. А вот подозреваемую Константином Николаевичем Анюту Ковалеву, эту миленькую девушку с характером ангела и красивыми глазами, надо, по-моему, просто отпустить, предварительно извинившись.

— Я так не считаю, — сухо ответил князь и предложил: — и чтобы нам нечаянно кардинально не разругаться, необходимо провести следственный эксперимент и, учитывая «бритву Оккама», найти, наконец, виновного во дворце. А потом уж арестовать этого соучастника грабителя.

Николай I был в некотором сомнении. Посмотрев на шефа жандарма и встретив в его глазах такое же впечатление, он твердо сказал:

— Право же, Константин Николаевич, я не против предлагаемых вами действий, но перед этим, прошу прощения, вы объясните свои слова. Ничего ведь не понятно!

Попаданец мысленно хмыкнул, согласился с замечаниями. Люди XIX века да еще непрофессионалы. Что с них возьмешь?

— Ваше императорское величество, принцип «бритвы Оккама» позволяет отбрасывать уж совершенно фантастические предположения и домыслы. Например, что девицы прилетают на воровство именно на метлах. Ну а следственный эксперимент — это деятельность полицейских чинов по проведению розыскного следствия.

Константин Николаевич внимательно посмотрел на собеседников — понятно ли он пояснил. Нет ли каких либо фраелогизмов будущего времени, подозрительных во второй четверти XIX века?

Нет, кажется, собеседники сидят спокойно. А некоторую скованность можно отнести к излишней теоретизированности его слов. Не профессор, чтобы сложную теорию давать простыми словами!

После длительного молчания и переглядок с Бенкендорфом Николай I, наконец, заговорил:

— Трудны ваши юридические прошпекты, как-то зубодробительно. Но на практике, надеюсь, все же разберем. Константин Николаевич, начнем с вас, вы у нас единственный профессионал.

Вот здесь император угадал. И даже больше, чем он думал. Вторая жизнь в милиции/полиции! Столько набрал розыскного опыта, как распутывал сложные узелки, вам не понять!

И первое, что воспринял так сказать потомственный следователь — никогда не спешить и всегда пускать в разговоре первыми непрофессионалов. К кормилу реального следствия их все равно не пустят, а так хоть выговорятся и утихнут.

И он, перебросив мяч, предложил дать слово Бенкендорфу. Точнее сказать, он предложил поговорить всем собеседникам, а самому помолчать. Но умным и расчетливым был не только князь. Император Николай I предпочел вообще не участвовать в текущем разборе следствия, хотя, как он четко подчеркнул, сам он собирался и далее постоянно помогать господам розыскникам.

Что же, тут Константин Николаевич никак не мог ни помочь, ни подтолкнуть и потому лишь спокойно кивнул и предпочел слушать шефа жандармов.

Александр Христофорович, учитывая сложное положение — единственный зритель мог совершенно не учитывать его логику, а сам он был отнюдь не уверен в собственных доводах — стал предлагать меры к действию очень осторожно. Константин Николаевич даже бы сказал, что меры эти были никакие. Бенкендорф полагал шаги следствия, хотя и внешне громкие, но бесполезные. Например, повести обыск у обслуги, предварительно предупредив их об обязательной помощи розыску, обговорив господ посетителей Зимнего дворца об опасности вторичной кражи, предложив их под письменную расписку о сотрудничестве с полицией. Зачем? Нет, ну он так не согласен! Розыскные-то мероприятия где?

Выслушав и никак не прокомментировав их, князь как бы в дополнении к мерам своего начальника потребовав допросить хотя бы с десяток главных подозрительных. С ними должны были работать шеф жандармов Бенкендорф и князь Долгорукий с помощью жандармских помощников. Это было главное. Обслуга, охрана тоже не оставались в стороне от внимания подследственных органов, но уже уровнем ниже. Пусть ими займутся сотрудники следственной части. Там люди настырные и дотошные, хотя и без особого умения в голове. Но, может, и найдут чего?

— А как же я? — прорезался властный возмущенный голос Николая I, — чем займусь, простите, конкретно я?

Причем, император всероссийский в силу своих полномочий был и без того до нельзя занят. Потом, уровень не тот. Как бы палить 152-мм гаубицей по мелким воробьям. Но попробуйте, скажите монарху об этом. Так даст августейшим кулаком по шее, мало не покажется.

Характер такой. Считает, что если создает не он, то будет плохо. Наивный, как бородатый цыпленок!

— А вы, ваше императорское величество, можете контролировать нашу с Александром Христофоровичем деятельность по следственной части, — нашелся князь. Можно было хотя бы постараться отопнуть его от следствия, благо и толку от него было, как от козла молока. Но на всякий случай не надо. У козла, кроме отсутствия молока, было еще дурное качество характера и большие рога административных полномочий.

Так и получилось, что главными подозреваемыми занялись трое: светлейший князь Долгорукий по служебным обязанностям, граф Бенкендорф по начальническим функциям шефа жандарма и Николай I по собственному монархическому капризу.

Начальников здесь море, — хмыкнул князь про себя, — в итоге получается, что действительный статский советник — целый штатский генерал — носится, как мальчик на побегушках. Ха-ха!

Впрочем, вслух он такого пассажа не допустил. Просто предложил провести допрос подозреваемых из дворцовой обслуги прямо здесь, в одной из комнат Зимнего дворца попроще. А уж потом, если обвинения подтвердятся, перенести следствие во внутреннюю тюрьму жандармов или даже в Петропавловскую крепость.

Предложение было здравым и не вызвало особого противодействия. Зато выделение означенных лиц в список допрашиваемых быстро вызвал некоторый спор.

Некоторый — потому как напрямую противодействовать императору было очень опасно для карьеры. Поспоришь о государственных злодеях и постепенно сам попадешь в их перечень. И жаловаться некому. Сам гарант высшей власти находится перед тобой и злится за справедливые протесты.

Зато с Бенкендорфом князь крупно поспорил, хотя и без особой для себя пользы. Поначалу он хотел взять в разработку только Анюту Ковалеву, которая, судя по огромному опыту старого работника розыскной части полиции, на 100% подходила под сообщницу господ грабителей и воров.