Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке

Попаданец внимательно посмотрел на своего августейшего собеседника, пытаясь понять, что же с монархом стало и как ему реагировать.

Николай Павлович, совсем не такой дурак, как показывали его в советское время, счел смущенно пояснять изменение своей позиции:

— Я и сейчас считаю, князь, что вам нельзя венчаться с моей дочерью. Ты хоть и древнего рода, но вы с Марией совершенно разного уровня. однако дружить уже можно, с учетом, что ты обвенчался с прелестной Еленой Федоровной, а моя дочь не может жить без вас, князь!

Вот оно что. так-то все оправдания монарха понимается, как детский лепет, но вот поведение великой княгини показывает, кто здесь главный герой. Что же, попаданец все понял. Женщина и мужчина, дочь и отец поспорили и женщина в очередной раз поспорила. Закономерный итог, который был ясен с самого начала.

Константин Николаевич принялся извиняться, понимая, что он действительно виноват. Но император уже по-приятельски взял его за руку и повел к Бенкендорфу — слушать и вникать в ход допроса. Оправдания самого князя императора не очень-то интересовали.

Николай Павлович ни в коей мере не злился на него, просто ненавязчиво напоминал ему, что он связал отношениями с его любимой дочерью и теперь князь должен холить и лелеять ее повсеместно.

Пришли на допрос и, видимо, очень даже вовремя. Шеф жандармов злился, а Захаров, допрашиваемый его сиятельством, краснел и покрывался каплями пота, не понимая, что от него хотят.

— Каков мерзавец! — совсем не стесняясь истопника, злился на него Бенкендорф, — наворовал, награбил, а признаться, сволочь, не желает! В Сибирь его, на каторгу, пока не сознается или не сдохнет там!

Попаданец мог только мысленно вздохнуть. XIX век есть XIX век. следствие еще проводится не только лишь для создания объективной картины преступления, а, скорее, чтобы «подогнать» под реальность теоретические домыслы следователя. Причем, чем больше будет положение последнего в обществе, тем фантастичнее будет гипотезы следствия. Кого это волнует? Помоги раскрыть дело и тебе будут чины, должности и проч., а скажешь голимую правду, кроме пинков по мягкому месту ничего не получишь.

Нет, в XXI веке тоже губошлепов много и допросы бывают упомрачительные, но там экспертизы, там адвокаты, которым платят обвиняемые. А здесь один несусветный страшный мрак. Охо-хо-хо!

— А скажи-ка, любезный, — перетянул он на себя ход допроса, — намедни ты говорил, что в этот вечер находился на похоронах матери в Москве и в столице не был. Принес все нужные бумаги?

— Как же, ваше сиятельство, непременно, — засуетился Захаров, еще крепкий мужик в годах, вытащил из-за пазухи стопку различных документов, положил перед Константином Николаевичем, — все по изложенному вашим сиятельством списку.

— А мне что не показал, скотина серая? — возмутился Бенкендорф, — я тут перед ним расписываюсь, а он молчит.

— Так что, ваша сиятельство, выи не просили и мне говорить не давали, — извиняюще посмотрел на него Захаров, — больше ругали.

— Александр Христофорович, давайте по делу, — вмещался Николай I, видя, что шеф жандармов собирается и дальше бранится, — некогда собачится!

Монарх — не князь, хотя и светлейший, ему не возразишь. Бенкендорф насупился и замолчал.

Константин Николаевич пояснил:

— Третьего дня я уже говорил с Захаровым и убедился, что он, в принципе, ни в чем не виноват. Но все это были чувства, которые, как известно, судом не учитываются. Я предложил ему побеспокоиться о нужных бумагах и дал их список. Если он сумеет их получить, то может доказать свою невинность, нет — будет на каторге в Сибири.

— Как у вас просто! — не поверил император, взглядом приглашая к дискуссии. Александр Христофорович приободрился, поняв, что самодержец на него не сердится. Но сказать в укрепление своей позиции ему пока было нечего, и он только приосанился, показывая, что находится здесь и внимательно слушает.

Князь на эту пантомиму посмотрел спокойно. Бенкендорф был ему не враг, более того, они оказались, так сказать, в одной команде. И проигрыш одного в конечном итоге негативно сказывается на всех. Поэтому он не стал комментировать ситуацию, а начал выкладывать бумаги с последующей оценкой:

— Билеты на дилижанс от 16 ноября сего года до Москвы и от Москвы до столицы наября 19. Данная фирма, к счастью для подозреваемого, при надобности может не только выдать билеты, но и подтвердить их.

— Маловероятно, но все же, — осторожно возразил граф Бенкендорф. Увидел, что Николай I одобрительно кивнул головой, уже бодро закончил, — а если служащие данной фирмы находятся в преступном сговоре с подозреваемым? А вы им поверили!

— Ваша сиятельство, умоляю вас, — в ужасе мелко закрестился Захаров, — не делал я этого, Христом Богом клянусь!

— Ну это вряд ли, — лениво взглянул на графа Бенкендорфа Константин Николаевич. Он рассказал бы присутствующим, как в XXI веке дублируют информацию судебных дел, но вряд ли бы был понят ими. И только сухо закончил:

— Дабы не попасться в неловкое положение, каковое обрисовал граф Александр Христофорович, я сделал дополнительные действия. По структуре жандармерии от лица заместителя шефа жандармов, каковым я являюсь, было послано секретное предписание о тщательном розыске деятельности Захарова Алексея с 16 до 19 ноября с.г. в городе Москве.

По этому предписанию я получил донесения поручиков жандармерии Новосильцева и Крикунова, а также докладную записку заместителя начальника Московского губернского жандармского управления полковника Григорьева. Вот они. Все сходится. Надеюсь, им вы верить собираетесь?

Константин Николаевич протянул довольно пухлый пакет из портфеля и подал Бенкендорфу. Тот взял его, взвесил в руке и положил на стол со словами:

— Жандармам, конечно, поверю. Однако, достаточно много текста. С вашего позволения, чтобы не мешать его императорскому величеству и не замедлять ход розыскного дела, документы я прочту потом. Пока мне хватит слов Константина Николаевича.

Князь сделал служебный кивок, показывая, что понял похвалу начальника и подвел итог:

— Означенные доказательства, а именно билеты на дилижанс и бумаги по розыскной деятельности Московской жандармерии, позволяют мне окончательно сделать вывод о невиновности истопника Захарова Алексея. С чем я осмелюсь обратиться к его сиятельству графу Бенкендорфу.

Шефу жандармов предстояло принять непростое решение — утвердить решение, которое шло наперерез их мыслей и действий. Любой другой такой настырный подчиненный просто бы исчез из поля зрения графа, причем может даже с некоторым повышением. Он ведь не дикий зверь. Но обязательно навсегда исчезнуть.