Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке
Шрифт:
Одна Мария выступала против — категорически и непреклонно, вплоть до ругани, если это не касалось самодержца. Но и она в прямой борьбе с августейшим отцом неминуемо проигрывала и вынуждена была довольно быстро сдаться. Константин Николаевич только незаметно хмыкнул. Непреклонный отец — это не мягкий муж в недалеком будущем, его слезами раскаяния и желаниями ночной похоти не сломаешь.
То есть, не то чтобы не сломаешь. За годы своей жизни Мария Николаевна привыкла быть победительницей над практически любым мужчиной во дворе. Сначала будучи прелестным ребенком, потом с годами красивой девушкой. Придворные особо не сопротивлялись.
Но с грозным отцом было лучше
Князь, шедший за ними, сосредоточенно, но мягко посмотрел на размечтавшую великую княгиню. Марию он уже просчитал, впрочем, как и императора. Дело житейское, если вообще, без оргвыводов, то он и согласен. Пусть ругаются, выплескивают эмоции. Даже с ним и на нем. Зато потом можно будет потребовать плюшек. Для него. У каждого ведь по-своему. И конкретно с Марии Николаевне, и даже с императора Николая I (с последнего, конечно, больше просить. Все-таки самодержавный монарх).
Все потом! Сейчас очень важно было переговорить с этой сладенькой вертихвосткой Анютой, которая еще не полностью поняла, но уже чувствовала, в какую она глубокую жизненную яму попала и из которой ей, может быть, и не вылезть вообще. И поэтому она то заигрывает со следователями, то дерзко грубит им.
Честно говоря, он ее тоже не совсем понял. Предложение Бенкендорфа выделить второстепенных подозреваемых в руках младших жандармских следователей, с одной стороны, позволило высокопоставленным жандармам (увы!) самим спокойно работать с главными виновными, но, с другой, — они начали терять нужные нити следования. И Анюта явно оказалась одной из них. А ведь, вопреки мнению шефа жандарма, не такая уж она является второстепенная! Как бы тут чего не случилось!
И сегодня, хочешь — не хочешь, а придется к ней присмотреться повнимательней, теряя и время, и усилия. Ведь где-то в глубине души полицейская чуйка все тревожнее звенит — не упусти, ее показания крайне необходимы для следствия!
В совсем небольшой комнате, которая раньше служила для прихорашивания кавалеров и, особенно, их дам, император и его дочь скромно присели в ожидании. Пока их роль была весьма скромная и незначительная.
Константин Николаевич даже засмущался. Сначала эта идея сделать из императора и его дочери, если они так страстно хотят, тайных зрителей, показалась забавной, но привлекательной. Сейчас — уже нет. Хозяин большой страны в миллионы квадратных километров и таких же миллионов людей, а просиживает, как простой проситель! Так и его князя, носителя древней благородной крови могут куда-нибудь послать!
Негодование в теле князя Долгорукого было настолько сильным и эмоциональным, что попаданцу еле удалось успокоиться.
Подумалось, что Николай I, между прочим, сам виноват, ничего было не то чтобы вежливо попроситься — надоедливо потребовать взять его с собой. Он не виноват! Захотелось идти с ним — терпите. Зато все будете, по крайней мере, слышать!
Князь на прощание улыбнулся и сразу почти про них забыл. Впереди была его Троя, в простонародье именуемая Анюта. Не только весьма прекрасная, но и, возможно, очень опасная.
Вздохнул и быстро вошел в комнату, где шли допросы. Как в ледяную прорубь прыгнул. Аж кожа задрожала. Все сидевшие/ стоявшие в помещении —
и жандармы, и подследственная — разом повернулись.Фу-х. Если б не учился в свое время в вузе, сказал бы, что все именно его хотели увидеть и терпеливо ждали. А теперь опытный князь просто констатировал: скорее, безусловная реакция на громко открывшуюся скрипучую дверь.
Здороваться он не стал. Бесовка Анюта и так рада высокому чину, на котором она может тренироваться женскими чарами, а жандармы, как люди служащие, должны знать — кто ниже, те и первыми здороваются. Дисциплина и строгий порядок!
Так и есть. Девушка-преступница зазывно засмущалась и чудесно улыбнулась в виде приветствия, а жандармы почти хором рявкнули, что-то вроде «Здрав желаем, ваше превосходительство!». Или нечто подобное. Дёревня!
Улыбнулся всем сразу, но сказал только писарю, интересуясь:
— Что там, любезный, наша виновная начирикала? Есть что посмотреть в служебных бумагах?
Он здесь старший, ему и отвечать.
Писарь, шапочно знакомый жандарм по имени Алексей, только мотнул головой, удручено соглашаясь.
Чудак человек. Он-то и так знал, что, по сути, ничего и нет. Пусто и гулко, как в медном куполе. Это Константин Николаевич говорит не для себя, для Николая I с дочерью. Чтобы были в курсе и не скучали. Или, не дай боже, не обозлились.
Однако писарь — плешивый мужчина средних лет, не зная о дополнительных зрителях, которых надо развлекать, действовал строго по служебной инструкции. То есть строго молчал, чтобы государственный преступник (а даже мелкий уголовник становится злейшим злоумышленником, если осмелится грабить великих князей) ничего не знал и ничего не передал. Пришлось князю взять инициативу на себя. Ему и инструкцию нарушить не страшно, он их сам пишет.
Взял тоненькую папку — совокупность допросных листов. Не много, ведь и Бенкендорф лишь немного, и он сам ни разу Анюту еще не спрашивали. А это результаты работы нижестоящих следователей, которые, как водится, мало что нашли, потому как и мало что и искали. Но мы сейчас ее попрессуем вопросами. А потом посмотрим.
Константин Николаевич сделал вид, что листает листы папки. Сам он уже ими не интересовался, ни для себя, ни для Николая I с Ко. Но для виду можно было полистать. И предложить Анюте варианты ее будущего в зависимости от ее поведения он никак не мо. Не те были условия. Сказал, как бы жалея:
— Обижаете вы нас, Анна Гавриловна. Просто до слез. А ведь вы к вам со всей душой, а вы только лыбитесь понапрасну, да, извините, задницейвертите!
Говорил, а сам буквально в ее лицо впился. Он же специально ей нахамил. Эдаковая лакмусовая бумажка. Она хоть и не из благородных господ, но и не из простых людей происходит.
И сейчас она покажет свою реакцию. А там будет видно — по-прежнему хитрит или уже сломалась и честна?
Откровенно говоря, сам Константин Николаевич ей ни в коей мере не верил. Если бы она вдруг сломалась, то он сам непременно встал бы в тупик, не зная, что с нею делать. Но для чистоты следствия надо все проверять.
Но Анюта себя не сломала. Она лишь немного опустила себя вниз, чтобы поправить подол платья, и, как понял князь, спрятать свое лицо. Потом снова показала голову. Личико была такое жалостливое и безрадостное, что не верили бы даже рядовые жандармы, а не то что следователь в чине действительного статского советника. Она уже знала — чем выше чин, чем он меньше народ понимает. И тем легче его обмануть. Бенкендорфа, ведь, похоже, она обвела вокруг прелестного пальчика. Пару раз он ее немного видел вот на таком '«допросе» и даже умилился.