Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке

— Да? — как-то через чур удивленно спросил монарх. Он, что играет свою собственную игру? Против кого или, хотя бы, с кем? Неужели против собственного следователя — не сбывшегося мужа любимой дочери? Византийский двор какой-то!

— Я с очень большим интересом выслушаю тебя по вопросам следствия, — продолжил император, в пику своим любезным словам став еще мрачнее и неприветливее к собеседнику.

Все, больше не буду играть в эти игры! — подумал обозленный Константин Николаевич, — что я им покемон? Забавляться мной?

— Ваше величество, поскольку мы будем говорить о жандармерии, то надо бы пригласить графа Бенкендорфа, — несколько сухо произнес князь. С нажимом произнес, — Так?

— Можно, — согласился Николай I и его глаза впервые потеплели, — да, — спохватился он, — если только Александру Христофоровичу не станет неприятно. Ведь говорить будут о нем самом и говорить практически плохо.

Князь Долгорукий это понял и все же настоял на своем, за Бенкендорфом послали доверенного слугу.

Через несколько минут шеф жандармов пришел и Константин Николаевич понял, что это была его самая крупная ошибка за предшествующий финансовый период. Бенкендорф был весьма зол и, судя по всему, зол именно на него.Неизвестно как император, но начальника обозлил он сам и даже почти понятно почему и как.

То есть только что в комнате был зол один человек. Он прошуршал и злых стало больше. А как же Мария? Если и она будет злой, князь этого больше не вынесет!

Посмотрел ей прямо в глаза. Мария ответила ему также, их глаза встретились.

Уф, хотя бы эта красавица не злилась. Более того, судя по мимике, она даже его стремилась подбодрить!

Это открытие заметно привело князя в хорошее состояние духа. Не имея никаких гадостей за собой к собеседникам, предложил им просто рассказать, что он делал сегодня.

Император нехотя, но согласился. Бенкендорф же был зол до такой степени, что даже слушать не хотел. Однако Николай I посмотрел на него так удивленно и так неодобрительно, что шеф жандармов смешался и на публику медленно и нехотя согласился.

Мда-с, — удивился светлейший князь, — на какую ногу начальнику он умудрился наступить, не понятно, но вельми неприятно.

Ситуация очень неясная и потому действовать необходимо весьма осторожно! Как бы не пролететь, как известная французская фанера!

— Господа и вы, Мария,- Константин Николаевич, извиняясь перед любимой подругой и пользуясь удобным моментом, осыпал поцелуями прелестную руку. Это было так естественно и красиво, что даже Николай I, вообще-то не любящий, когда перед ним вытаскивали чувства, лишь прочувственно улыбнулся, а Александр Христофорович только досадливо крякнул. Ему уже так никогда не поцеловать дамам ручку! Возраст-с!

Попросив у Марии разрешения, он сел рядом и, по-хозяйски взял ее руку. Затем продолжил:

— Как вы знаете, сегодняшнего дня с его императорским величеством (уважительный поклон в сторону Николая I) и с нашей горячо любимой Марией Николаевной (немного пожал руку) я отправился допрашивать подсудимую Ковалеву.

— Почему же без меня! — прервал его Бенкендорф, не удержавшись, — это было, по крайней мере, не честно. А уж с деловой точки зрения мы еще, князь, поговорим!

— Э-э, Александр Христофорович, — вмешался монарх, — это я распорядился!

— Да-с? — удивился Бенкендорф, — но это ведь другое дело! Почему же мне это никто не сказал?

— Странно как-то, — удивился в свою очередь Николай, — обычно слуги об этом всегда говорят! Кто там провинился?

В наступившей тишине Константин Николаевич подумал, что, скорее всего, сам император и забыл, привыкший, что все и так понимают, кто это распоряжается в Зимнем дворце.

Но это могло произойти с любым, но не педантичным Бенкендорфом. Ему не сообщили, а он не догадался и обиделся на светлейшего князя Долгорукого, ставшего сегодня крайним. Обозлится на своих подчиненных куда проще, чем на самодержавного монарха. А вот теперь милейший Александр Христофорович сел в лужу, хе-хе!

— Ваше императорское величество, я от всей души извиняюсь, может быть, не правильно понял, — признался Бенкендорф перед монархом, дождался кивка Николая I — случай-то был мелочный — потом повернулся к князю Долгорукому: — но как вы объясните якобы мой приказ, о котором я только час назад услышал?

— Да, граф, в присутствии его императорского величества, хочу перед вами извинится за это неподобающее действие, — торжественно заявил князь, — слишком уж сложная ситуация ложилась при допросе. Писарь-то наш Алексей Прохоров, оказывается, кроме всего прочего, сотрудничает с вором Андрианом!

— Ха, никогда бы не догадался! — удивился Бенкендорф. И задал вполне естественный вопрос, — а вы как узнали?

— Конечно, поначалу я никого из жандармов не подозревал, — спокойно признался Константин Николаевич, — стал проводить допрос, задавать вопросы, сначала простые, явные, потом более сложные, для кого-то страшные. И смотрю, а допрашиваемая красавица чем больше, тем откровеннее смотрит на писаря, явно ищет у него помощи.

Писарь, разумеется, пытался скрыть свое воровскую личину, сделать вид, что он тут не причем. Только, хе-хе, от меня не укроешься. Очень быстро стало ясно, Алексей Прохоров настоящий изменщик и нам реальный враг.

Но как это доказать. Пришлось сказать, что в одной комнате спрятана большая сумма ассигнациями — сто тысяч. А чтобы тут воры кругом не бегали, сообщить, что это знатная ловушка и в засаде будут спрятаны жандармы во главе со мной.

— И как же здесь оказался я? — уже спокойно спросил Бенкендорф, — пока своей фамилии я не слышал.

— Дабы я, выйдя злоумышленника позже, оказался на посту раньше, пришлось и придумать сей приказ, о чем я вас, граф, еще раз прошу прощения, заранее не осведомил.

— Скажите еще об аресте этого писарька, чтобы я был спокоен, и можно будет забыть об этом инциденте, — смеясь, сказал Бенкендорф.

— Писарь Прохоров Алексей был арестован час назад, после чего я тут же отправился к его императорскому величеству извиниться за свое поведение. А потом, говоря об жандармерии, попросил сюда вас, граф.

Его сиятельство так красноречиво переглянулись с его величеством, что князь окончательно догадался, что здесь как-то не то. И его деятельность на допросе причиной злости их титулованных собеседников не является.