Пассажиры империала

Мужчины остались одни. Наступило молчание. Наконец Пьер поднял голову и с подобающей непринуждённостью спросил:

— Ну? Сколько?..

Анджело сел за стол и, прижав ладонью рукоятку ножа, ответил:

— А сколько у тебя ушей?

Нельзя сказать, что Пьер Меркадье чувствовал себя в эту минуту совершенно спокойным, но держал он себя с апломбом, уверенный, что всё в конце концов зависит от суммы, которую он назначит, и, полагая к тому же, что силы у него, должно быть, не меньше, чем у этого молокососа. Анджело сидел весь бледный, губы его дрожали; несомненно, он куда больше, чем его собеседник, был испуган собственным своим ножом. Он заговорил, не дожидаясь ответа на собственный вопрос:

— А ещё образованный господин!.. У вас одно… одно на уме: «Сколько?» Вы человека на смех поднимете, если вам сказать, что не всё за деньги продаётся… честь, например… Честь! Вы честь признаёте только для своих жён… да для своих сестёр… а для наших сестёр — нет… А ещё образованный господин!

Он дрожал непритворной дрожью. Один за другим выпил залпом два стакана вина, вытер губы и, сжав в руке нож, как будто только что заметив его, придвинул к себе и стал разглядывать.

— Что же мне теперь с вами делать? Убить? А Франческа? Мне-то что, мне всё равно!.. А как же Франческа? Ага, обрадовались! Думаете, сила на вашей стороне? Если бы отец узнал, крышка бы вам. А я… Да неужели мне отпустить вас без всяких…

И вдруг он заплакал, как ребёнок. Потом опять осушил стакан вина. Долго ли будет тянуться эта нелепая сцена? Оскорблённый брат всё говорил и говорил:

— Туристы! Подумайте только! Приезжает такой господин из своей страны… попадает к чужим людям… В январе красивых дамочек в Венеции уже нет — разъехались. Ему скучно… Ну, и… с кем же ему развлечься? Приглядел молоденькую девчонку, совсем ещё девочку, она ещё в куклы играет с братишками и сестрёнками… девочку… Франческу! А кто за ней ходил, когда она чуть не умерла от лихорадки? Francesca mia! ¹⁸ И зачем, ради кого? Ради важного барина! А он весь в морщинах, бородатый, ему полсотни лет!

Молодость безжалостна. Пьера передёрнуло от такого преувеличения.

— …Ведь она вам в дочери годится… А ты-то, старый ты чёрт, распутник поганый… одно только и знаешь: «Сколько?» Эх, ты! А сколько стоит улыбка моей сестры, когда я возвращаюсь вечером домой и мне хочется утопиться в лагуне? Сколько стоит её жизнь? Сколько стоят осквернённые воспоминания, испорченное будущее? Сколько?

Он засмеялся каким-то странным смехом, и в это время кто-то тронул Пьера за ногу. Он посмотрел вниз, — оказалось, чёрный кот, мурлыча, трётся у его ног.

Пьер поднял голову и увидел, что Анджело осушил ещё стакан. Рука его машинально играла ножом, лежавшим на столе. Он смотрел в одну точку и покачивал головой, глаза у него уже затуманились и язык немного заплетался.

— Какой-то турист!.. А что я о вас знаю? Что она-то о вас знала? Вас ничем не прошибёшь, ничего не уважаете. Где вам понять, почему человек живёт наперекор всему… Ещё будут ночи, тихие, тихие… И песни в гондолах… и дети будут бегать по улицам… Наши люди так долго боролись…

Тут он бросил на иностранца подозрительный взгляд, будто спохватился, что наговорил лишнего, и сказал совсем другим тоном:

— А выпить-то больше нечего!.. Маргарита! Маргарита! Ессо fiasco! ¹⁹ Вы, надеюсь, выпьете со мной, мосье? Мы ведь теперь немножко родня!.. Интересно, как вы-то прожили жизнь? Надо думать, не в наших Фундаменто Нуове, в дырявом сарае, под ногами у вас не путались крикливые карапузы и не оставляли везде лужи!.. Хорош плот в волнах житейского моря!.. А мастерская!.. Золото… Делай золотые серьги, золотые браслеты, золотые кольца, золотые цепочки… а сам нищий… Большой соблазн, правда, мосье? Соблазн и издевательство! Вы-то не видели, как мы работаем… Над глазами козырёк, а инструменты такие мелкие, тонкие… Иной раз нам доверяют бриллианты… Вы любите бриллианты? За ваше здоровье!

Им подали вино. Они чокнулись.

— А я — нет, не люблю. Терпеть не могу бриллиантов… Они чужестранцы… холодные и развратные… туристы… Сведут с ума девчонок, наших сестёр, а потом… Что я говорил? Вы, я вижу, не пьёте. Надо выпить! Мне надо набраться храбрости, чтобы вас убить… Может, вы и не хуже других. Послушайте…

Он умолк, подняв палец. Пьер насторожился, но ничего не услышал. Венецианец засмеялся:

— Я застал вас с моей сестрой, и вот, глядите-ка, пьянствую с вами… А я слабый на вино… Скоро буду вдрызг пьяный… Мне и то уже трудно вспоминать ваши чёртовы французские слова…

Теперь уже не казалось, что он разыгрывает комедию. Он действительно был пьян. Но был ли он искренен? Пьер настороженно посмотрел на нож. Анджело перехватил его взгляд и крепко сжал рукоятку ножа.

— Убить вас… А может быть, у вас тоже мать есть, живёт где-нибудь на берегу лагуны в заброшенном доме, бусы нанизывает да каждый год ребят рожает… Убить вас… А вдруг у вас есть сестра… девчонка, которая ещё в куклы играет?

Поколебавшись немного, он всё-таки выпил ещё вина. Потом сказал:

— Хотите, я дам вам шанс? Ради вашей сестры… — Он порылся в карманах. — Куда же я их засунул? Ага, вот они! Все тут… одна, две, три… — Он вытащил колоду засаленных карт и стал их пересчитывать на углу стола. Остановился и, погладив свой нож, продолжал: — Пятнадцать… Нет, я уже говорил: «Пятнадцать»… Шестнадцать, семнадцать…

Всего оказалось пятьдесят две карты, вместе с теми, которые он обнаружил у себя в другом кармане.

Пьер сделал вид, что хочет встать из-за стола.

— Не шелохнись, турист, а не то я тебе кровь пущу… Даю тебе шанс на спасенье… Садись вот сюда… Напротив меня… Смотри, как надо играть… Я сейчас тебе объясню…

— Ступайте-ка лучше домой, проспитесь…

— Ага, вот как ты думаешь отделаться? Шалишь! Даю тебе шанс… Хорошая штука — игра, чудо что такое! Игра! Ничего нет лучше в жизни. Игра! Всё поставишь на карту: небо, солнце, любовь, деньги… А то что ж? Работай, работай… только и знай, работай. А тут — игра. Карты решают. Слушай, давай разыграем твою шкуру… Она ведь мне принадлежит. Если проиграешь, я тебя убью… Если выиграешь… Ну что ж, если выиграешь, на что-нибудь другое будем играть… На-ка, выпей!

И вот началась странная партия… Карты падали на стол, а чёрный кот, выгнув горбом спину, ходил под столом, петляя между ногами игроков, как лыжник петляет в слаломе.

VI

Понять эту игру оказалось легко. Как и все азартные игры, она не требовала от игроков особого ума. Чем больше в игре царит голый случай, тем сильнее она опьяняет. Чёрный кот, статуэтка богоматери, фантастические тени на стене, миска с лущёным горошком, рюмки, бутылки, тесная комнатушка, а за окном непрестанный плеск дождя… Вполне подходящая обстановка для игры в карты, обыденная, как сама скука. Анджело был не очень грозным партнёром, но когда твоя жизнь поставлена на карту, то если даже возможный твой убийца всего лишь пьяный мальчишка, — каждая карта важна, и сердце у тебя колотится. Игра шла в три кона. Первый кон Анджело выиграл, второй — проиграл… Он всё говорил, говорил о себе, о тысяче разных вещей, о каких-то людях; как в калейдоскопе, мелькали в его болтовне пёстрые осколки незнакомых жизней, а он тем временем сбрасывал карты, бил карты, брал взятки, сдавал карты…