Пока, заяц

— И это, — сказал я и полез в карман за купюрой. — Пачку Кэмела ещё дайте.

Она так тяжело и измученно вздохнула, полезла куда-то на верхнюю полку у себя за спиной, закряхтела на весь магазин громче хрипящего радио с новогодним шлягером.

— Ты меня снаружи подожди, ладно? — я тихо сказал Тёмке, он кивнул молча и вышел в спящий ночной мороз.

Я схватил с витрины квадратную пачку с полуголой бабой на обложке, зачем-то так опасливо оглянулся, хоть никого, кроме нас с продавщицей, вокруг и не было и добавил:

— И это ещё пробейте.

Женщина отдала мне сигареты, забрала деньги, бросила свой недовольный взгляд на тёмную пачку с красной надписью и закатила глаза от мерзкого осознания назначения этой самой упаковки.

— Чё, прям с утра, не терпится, да? — она проворчала с усмешкой и отдала мне сдачу.

— Я в машины буду кидаться.

Умирающий хрип её радио и тошнотный запах заваренной лапши остались позади. Дверь магазина захлопнулась у меня за спиной, и я снова оказался в ночной тиши спящего Моторостроя. Впервые за всю ночь услышал далёкий свист поезда.

— Куда пойдём? — Тёмка спросил и посмотрел на меня своими замёрзшими глазами.

Я затянулся сигаретой из новой пачки, выкинул плёнку и ответил ему:

— В подъезде где-нибудь посидим?

— В подъезде? Зачем? У нас же теперь дом есть.

— Ну дома скучно. Пошли, тут рядом одну девятиэтажку знаю.

Мы дошли до серой панельной уродины неподалёку, я открыл подъездную дверь своим ключом-вездеходом, и мы с ним поднялись на лестничную клетку шестого этажа.

Я аккуратно зажал Тёмку в угол. Он обтёр стену своей шуршащей курткой и осторожно глянул мне через плечо, видимо, совсем не доверял нашим чутким ушам и быстрой реакции. Я вцепился в его гладкое лицо своими губами и ворвался языком в этот пряный тёплый цветок с ментоловым привкусом жвачки.

— Не дай бог увидят, — Тёмка прошептал, когда я отлип от его лица.

— Мы быстро, не ссы, — я обнадёжил его.

— А дома-то почему нельзя, Вить?

— Дома скучно.

Я куснул его за ухо совсем-совсем легонько и едва ли почувствовал его мягкий хрящик. Моя рука оттянула резинку на его плотных зимних джинсах. Ремень звонко лязгнул на весь подъезд. Я коснулся второго слоя его пушистых штанов, и Тёмка вдруг громко цокнул.

— Чего? — я спросил его шёпотом.

— Так и знал, не надо было надевать.

Я улыбнулся, поцеловал его в щёчку и сказал:

— Зато не замёрз.

Резинка на его штанах зажала мои наглые пальцы. Он так хитро заулыбался и зашелестел своим тихим смехом в подъездной тишине.

И вдруг в самой глубине лестничной клетки звонко щёлкнул дверной замок. Тяжёлая дверь скрипнула и раздался громкий железный хлопок. Лёгкий сквозняк вдруг по полу пробежался. Тёмка весь засуетился, вмиг натянул штаны и защёлкнул ремень, так шустро это сделал, быстрее, чем некоторые наши пацаны из роты.

Я повернулся спиной к стенке, деловито на неё облокотился и стал отыгрывать абсолютную невозмутимость, прислушиваясь к оглушительным ударам неспокойного сердца.

Пружинистая дверь лестничной клетки отворилась, и из полумрака показался небритый высокий мужик в растянутой чёрной футболке, домашних трико и с банкой пива в руке.

Нам помахал, стрельнул в наши испуганные морды пьяным взглядом и бросил:

— С Новым годом, мужики!

— С Новым годом, — тихо сказал Тёмка, а сам незаметно так подтянул штаны чуть ли не до пупка.

Мужик сел на корточки у стены напротив, едва ли не коснулся задницей грязного холодного пола, посмотрел на меня с прищуром и как-то жалобно спросил:

— Есть зажигалка у вас, а?

Я залез в холодный карман своего пуховика, протянул ему фиолетовую стеклянную зажигалку, он положил руку на грудь и так душевно и от всего сердца произнёс:

— Благодарю.

Он зажёг сигарету, пыхнул густым серым дымом в нашу сторону и сказал:

— У меня сегодня не только Новый год, мужики, — он вдруг захрипел на последнем слове и прокашлялся. — Дочка родилась, прикиньте.

Я искренне заулыбался и пожал его мохнатую руку:

— Поздравляю. От души.

— Да, — Тёмка неловко кивнул. — Тоже поздравляю.

Мужик торжественно вскинул руку с жестяной банкой, булькнул остатками пива на дне и ответил:

— От души, пацаны. За Новый год. За дочку.

Он сделал один глоток, весь поморщился и глянул на этикетку, будто сам удивился, какую гадость он пил.

— Как дочку назвал? — я спросил его.

— Маргарита.

— Красиво.

— В честь тёти её. Сестра моя. В том году ушла. Точнее, как, не в прошлом, а в позапрошлом уже. В пятнадцатом, короче.

— Понял, — и я опять закивал. — У меня тоже мать. В том же году.

Он громко шмыгнул носом, посмотрел на меня немного красными глазами, не то от пива, не то от печали, и опять мне руку протянул. Я её пожал, а Тёмка так аккуратно смотрел на нас со стороны, будто боялся лишний раз пошевелиться.