Пока, заяц

— Она вот только родилась, да? — сказал мужик. — А я уже её люблю так, ты не представляешь. Я за неё любого порву, понял? Понимаешь, да?

— Понимаю.

Он затушил сигарету об холодный плиточный пол, отдал мне зажигалку, поднялся на ноги и сказал:

— А пошли посидим, может? У меня пока ни жены дома, ни детей, никого. Пьёте, нет? Или протрезвели уже? Сухие вроде, да?

И он заулыбался нам и подмигнул.

— За дочку выпьем, — добавил он. — Чё, как?

— Спасибо за приглашение, — я ответил. Но нам ещё в гости идти.

— Точно не хотите?

И я ещё раз вежливо помотал головой. Мужик пожал плечами, поставил банку из-под пива на пол, бросил нам ещё раз «С Новым годом», и исчез в глубине подъезда. Зашуршал своими тапочками по холодной плитке. Раздался громкий хлопок железной двери, и снова всё стихло.

Тёмка прошептал мне:

— Ничего себе он подкрался.

— Да ладно, успели же.

— Страшно всё равно. Пошли на девятый этаж?

— А зачем на девятый?

Он пожал плечами:

— Мне кажется, там по статистике будет меньше людей, чем на шестом этаже. Тут все шастают, кто сверху, кто снизу. А там ходят только те, кто там живёт.

— Пошли, пошли. Нервный заяц.

Наши куртки громко зашебуршали в стенах девятого этажа. Эта лестничная площадка была спокойнее, чем на шестом, какая-то вся сонная, тихая, совсем-совсем безмятежная. Даже людских голосов за дверьми не слышно, одно лишь мёртвое подъездное умиротворение в ярко-зелёных стенах.

Мы с Тёмкой очутились в углу лестничной клетки у самой двери, ведущей на общий балкон. Ногами я чувствовал, как через щель в наш тёплый уют просачивался свежий морозный воздух с улицы.

Он всё пытался безнадёжно зацепиться своими пальцами за ровную стену, спасаясь от моего наглого напора. Его ледяные руки соскальзывали, Тёмка закрыл глаза и тяжело задышал, совсем расслабился и весь прижался к стене. Всё тело вдруг прострелило его жгучим теплом, я едва сдержался, чтобы не издать ни звука. Лишь тихо шаркнул ногой по скользкому подъездному полу, прижал Тёмку к себе посильнее и будто через две плотные куртки почувствовал грудью жар его дрожи.

— Не больно? — я спросил его шёпотом, а сам вдруг понял, что каким бы ответ его ни был, он для меня ничего не изменит, как бы эгоистично это ни звучало.

— Нет, — он ответил на выдохе. — Всё хорошо.

— Извини, ладно?

— Перестань.

Весь подъезд вокруг меня словно задрожал в этой холодной ночи. Глаза будто сами сомкнулись, и всё тело скрутило пряностью этого сладкого мига, который он подарил мне в этих тёмно-зелёных наспех выкрашенных стенах. А руки будто сами вцепились в него крепко-крепко, на секунду даже подумал, что куртку ему разорву.

Тёмка замер и на мгновение перестал дышать. Стоял и тихонько дрожал под лёгкими обдувами подъездного сквозняка. И щёки мои вдруг загорелись румяным пожаром, а сам всё боялся двинуться и посмотреть ему в глаза, замер в мёртвой тишине и совсем не шевелился.

— Щас, погоди, — прошептал я ему и достал из кармана старые Олежкины бинты, размотал измятое красное полотнище и осторожно сжал в руке.

— Аккуратно, ладно? — Тёмка сказал мне тихонько.

— Да там моё добро только, не переживай, — я успокоил его, сделал пару движений, сверкнул перед ним белёсыми мокрыми искорками на бордовой ткани, смял бинты и запихал их себе в карман.

Тёмка заскрипел ремнём на своих штанах, затянул его потуже, навалился на холодную стену и страдальчески вздохнул.

— Всё хорошо? — я спросил его осторожно.

— Да, — он ответил и смущённо улыбнулся.

— Точно?

— Точно.

Я достал пачку сигарет и сказал:

— Курить хочу. Пошли на балкон?

— Пошли.

И вдруг он заметил у меня в кармане квадратную плоскую коробочку с полуголой девицей на обложке.

Удивлённо дёрнул бровями, выхватил её своими шустрыми пальцами и спросил:

— Серьёзно? Ты зачем их купил-то?

Я аккуратно сжал его ладошку, вытащил у него коробочку, убрал в карман и ответил:

— Ну, просто… Чтобы… Чего ты уж прям, не знаешь?

— Всё я знаю. А нам-то зачем?

И он так широко заулыбался, совсем меня засмущал, заставил почувствовать себя самым последним дураком на свете.

Я как-то виновато опустил голову и прошептал ему:

— Да ладно, забей. Курить пошли.

Я развалился на старых деревянных перилах общего балкона, и мой взгляд растворился в ночной январской тиши Моторостроя. Тёмка стоял от меня по правую руку, вроде даже и не мёрз, совсем не дрожал. Смотрел на спящий город с высоты девятого этажа, как маленький будто, разглядывал каждую машину, оставленную на белом полотнище дремлющего дворика.

Заглядывал в сверкающий янтарь окон домов напротив, нарочно выдувал пар и смотрел, как он быстро тает в морозном воздухе. Я затушил сигарету об угол обшарпанной стены, швырнул бычок в бескрайнее снежное море под окнами и посмотрел на его добрую родную улыбку. В его счастливые карие глаза, которыми он вцепился в меня, чем даже немного засмущал.