Детская проза

Попробуем, не теряя ощущения достоверности, закинуть головы и увидеть высокое! Перед нами несколько страниц из жизни Первого Космонавта. ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО Гжатск поражает простотой. Не то что он бедноват и за пущен, как многие среднерусские города, нет, кроме этого несомненного налёта, в нём бросается в глаза именно простодушие, деревенская окраска течения его жизни. Хотя здесь есть телевизорный завод да и другие предприятия, но лицо городка для меня определилось…

И опять, мой юный друг, ты, должно быть, удивишься и воскликнешь: — До чего же велика и прекрасна, видно, та страна, если длина её измеряется счастьем, а ширина — солнцем! Расскажите о ней! Я исполню твою просьбу, мой юный друг. Я расскажу тебе об этой стране. Но сначала я несколько слов скажу о твоём сверстнике, твоём ровеснике — степняке-калмыке, который тоже когда-то много бродил по белу свету и всё искал счастливую страну. Он встречал многих людей и просил их: «Люди, покажите мне дорогу…

Были, конечно, тут свои расчеты, не могло не быть, хоть я за время службы в товароведах так и не постиг этой премудрости, но больше, по-моему, просто драли глотку. Переждав время, начальник вставал, придерживая на впалой груди борта шинели, шел к печи, нагибался, подкладывал полешко – как бы через силу и хворь, мол, глотки дерете, а полено и то без него подложить некому – и, исполнив все это, возвращался на свое место, за стол, сидеть за которым было его жизненным назначением. Наверное, чем меньше…

Ася вдруг запнулась на полном ходу. Она только что оставила эти знаменитые двери чуть не нараспашку! Нарушила все правила. У Алмазовых строго-настрого полагалось предупреждать, если выходишь на улицу. За тобой мигом повертывался ключ, щелкала задвижка, гремел нижний крюк. Что, если грабители уже подстерегли, уже проскользнули в прихожую? Прижав к груди подвешенную на шнурке муфту, как бы желая унять заколотившееся сердце, Ася идет обратно, поднимается на парадное крыльцо. За дубовой дверью…

За деревней, возле кладбища, приютилась маленькая хижина. Живший в ней старый бобыль когда-то давно завещал её крестьянской общине. Половина хижины уже развалилась. Уцелели только одна комната и кухня, прислонившись к ближайшему холму, как бы ища в нём поддержки. Старый Андрей шестнадцать лет прожил в этой хижине. После его смерти здесь поселился Мартынко. Крошечные окна хижины у Андрея были законопачены толстым слоем соломы, и в таком виде оставались они круглый год. Ни один луч солнца не проникал…

Мало приходилось мне мореходствовать. Как-то две недели проболтался в Финском заливе на посудине, которая называется «сетеподъемник», обошел Ладожское озеро на барже под названием «Луза». Шли годы, и все меньше моря оставалось для меня в небе. Никаких водорослей, никакой соли не находил я ни в Дровяном переулке, ни в Зонточном. — Выход к морю, — бормотал я про себя, гуляя по Яузе, — мне нужен выход к морю. Мне просто-напросто негде держать корабль. Вот Яуза — родная река, но попробуй тут держать…

У гэтых словах ключ да разумення памкненняў Усяслава, ягонага жадання ўзвысіць Полацкую зямлю праз збудаванне Сафійскага сабора. Як сонца сваім дабрадзейным святлом і цяплом сагравае зямлю і дае ёй жыццё, так купалы Сафійкі нагадвалі сонейка, якое паўстае з-за гарызонта цемры і неразумення, каб моцай ісціны сваёй дужасць веры ўзвысіць і ўмацаваць чалавека, асвятліўшы яго фізічнае жыццё духоўным высакародствам. Цягам доўгай гісторыі Сафійскі сабор мяняў сваё прызначэнне ў адпаведнасці са зменай…

Люди, я заметил, охотно признают те свои недостатки, которые фактически являются их достоинствами: «Застенчив я очень!», «Уж слишком я щедр!», «Суровости мне не хватает!» Но что поделаешь, если я на самом деле застенчив и даже отчасти робок? «Человек без претензий! – говорят обо мне. – Ему так мало нужно…» Но кое-что мне все же необходимо: чтобы тетя Зина была рядом до конца моих дней. – Моих, Митенька! – поправляет она. – Ведь я на­столько старше тебя… – Жерар Филипп прыгал с крыш, кидался в…

Оля и Коля Шоссе длинным серым клинком рассекало лес, казавшийся непроходимым. Но, подъезжая к тому месту, где клинок шоссе перекрещивался с другим клинком, тоже рассекавшим лес, но более отточенным, сверкающим и широким – с уральской рекой, – шоферы и их спутники удивленно вздрагивали: непроходимые лесные заросли трубили горнами, пели и даже дискутировали на тему: «Может ли мальчик дружить с девочкой?» И только уже у самого моста стрелка, нацеленная на лес, все объясняла: "Пионерский лагерь…

— Хочешь, любое, мой сын, выбирай! — поет отец громким голосом хана Кончака из оперы «Князь Игорь». Иногда он переиначивает слова арий и песен по-своему, чтобы они подходили. — Любое, мой сын, выбирай!.. Но раз ты хочешь идти в кино, я ликую! Он долго еще ликует. Так, что слышно внизу, на улице. По правде сказать, не только отец — все в нашем доме говорят громко, потому что мама не очень хорошо слышит. Это случилось, когда я родился. Значит, поздние дети, которых так ждут, приносят не только радость……

«Это спальные корпуса», – решил он и повернул голову налево. Там совсем отдельно высился такой же белый, но пятиэтажный корпус, тот самый, в котором только что исчез ребячий поток. «А здесь они учатся». Молодой человек поднял руку и почему-то прижал пальцы к виску… – Ну, смелее! – неожиданно вслух сказал он самому себе, быстро отнял руку от виска, полной грудью набрал воздух, расправил плечи и решительно зашагал к учебному корпусу. В сенях ему преградила путь девочка с голубой повязкой на рукаве.…

Подражая диктору, Роже прокричал ему в самое ухо: — Сверхрегулярная авиалиния объявляет, что сказочно-реактивный, необычайный по пению моторов и уровню обслуживания рейс Амстердам — Монреаль отменяется! Жаки словно возвращался из иного мира, таращил на Роже глаза, не понимая, где находится и что от него хотят. Способность Жаки проваливаться во сне, как бы в тартарары, пугала Роже. Почему-то именно таким представлял он себе процесс умирания. Только не будет рядом соседа, который бы растолкал, пробудил,…

Мне, напротив, с каждым днем становилось все невыносимей видеть, как та, которая была моей сестрой, хлопочет по дому, приседает в реверансах и изображает покорность. Казалось, ей доставляло удовольствие смотреть на мои мучения. Никто из домашних ничего не знал. Каролина открылась только мне. Но все мы сразу, с первой же минуты, почувствовали в ней какую-то загадочность. Она была так не похожа на всех горничных, которые перебывали у нас в доме! Мы, дети, ее обожали. Мой брат, Роланд, тут же влюбился.…

ПРОЛОГ Я cознаю, что этот эпизод можно было бы разукрасить, но предпочитаю изложить его так, как он излагался… на заявках… где сентиментальность умеряется сильно развитым чувством юмора. Ф. Брет-Гарт [1] Нет такого журналиста, который бы не мечтал хоть раз в жизни написать роман или повесть… Поэтому не было ничего из ряда вон выходящего в том, что Евгений Карычев принёс мне однажды довольно объёмистую рукопись и смущённо попросил прочесть её, а если подойдёт – продвинуть…

До самого обеда Прасковьюшка честила директора. А другие работницы слушали ее, пили чай и соглашались. Все они премию получили. Но вот настало время обеда, и по звероферме разнесся металлический звон. Это песцы стали «играть на тарелочках» — крутить свои миски-пойлушки. Миски эти вделаны в решетку клетки так ловко, что одна половина торчит снаружи, а другая — внутри. Чтоб покормить зверя, клетку можно и не отпирать. Корм кладут в ту половину, что снаружи, а песец подкручивает миску лапой — и…

Брент свернул акварели в трубку, сунул под мышку. Притворил за собой дверь, миновал вестибюль и вышел на залитый солнцем двор. Уже сильно припекало. «Лето, наверное, будет жаркое», – подумал он. Минуту Брент колебался, не пойти ли ему к «Джино» («Джино» – это кафе в центре их городка Лоуэллы) выпить кока-колы, съесть булку с котлетой. Там сейчас соберется вся их компания. Начнется веселье. Будут наперебой обсуждать летние планы. Нет, он не пойдет к «Джино». Все равно скоро всех увидит в бассейне.…

Сережа бежал обратно, и снова грохали аплодисменты, отмечая самый радостный день в его жизни. 2 Голова немножко кружилась. Слава! Фу ты, он ее и не ждал. И не готовился вовсе – она обрушилась, как шквал, как ураган, как ливень. Впрочем, какая это слава? Случайность! Выигрыш по лотерее! Ведь любую модель могли подхватить эти невидимые, стремительные восходящие потоки, прилепить потом, как марку к открытке, к густому, кудреватому облаку с золотистыми краями! И привет горячий! Не страшно,…

Действительно, внутри нас раздувались разноцветные воздушные шарики. Мы поглядывали, довольные, друг на дружку. Надо же, Вовка Крошкин получит первый в своей жизни документ. И я тоже! И уж, конечно, отличница Нинка. Всякий в нашем классе может получить – как это – свидетельство об образовании. В ту пору, когда я учился, начальное образование ценилось. После четвертого класса выдавали особую бумагу, и можно было на этом завершить свое учение. Правда, никому из нас это правило не подходило, да…

– Мне-то что! – Я зевнул. – Ну как же? Я вам толкую, уважаемый мальчик, что мистер Конь здесь гулял… – Послушай, – сказал я, – мне бы доспать полчасика. Этот чудной негр ни за что не пойдет жаловаться. Я по опыту знал, что негры хорошо относятся к бродягам. Пускают их ночевать, кормят. Но все же пора сматываться. Я сел на сук, свесил ноги, потянулся еще раз. – Кто тут живет? – спросил я. Передо мной яркой зеленью раскинулась большая лужайка, на ней горели клумбы с цветами. В конце лужайки поднималась…

В детском саду одна из нас притворилась диким чудищем, страшно-престрашно зарычала, и её выставили вон из комнаты. Потом ввязалась в драку с большим мальчишкой, который выхватил из рук её лучшей подружки шоколадную конфету, и так саданула ему по носу, что потекла кровь. Другая подружка читала книжку «Милли-Молли-Мэнди» и писала аккуратными печатными буквами рассказ о маленьком сельском домике с соломенной крышей. Сейчас мы в начальной школе, и во время игры «Слабо?» одна из нас забежала прямо…