Классическая проза

— Трещина расширяется до размеров пропасти, — сказала Элинор своей матери пополудни. — Об этом я бы помалкивала, — ответила та после долгого раздумья. — Разумеется, мне не следует особенно распространяться на эту тему, — сказала Элинор. — Но почему бы и не перемолвиться с кем-нибудь? — Потому что в лютне не бывает пропасти. Там слишком мало места. Настроение Элинор нисколько не улучшилось и к вечеру. Мальчик-слуга принёс ей из библиотеки «По озеру и пустоши» вместо «По озорной случайности»,…

Мне было восемнадцать лет, когда любовь открыла мои глаза своими волшебными лучами и огненными перстами впервые коснулась моей души. Сельма Караме стала той первой женщиной, красота которой разбудила мой дух и привела меня в рай возвышенных чувств, где дни проходят, как грезы, а ночи — как свадьбы. Любящая, прекрасная Сельма научила меня боготворить красоту, открыв тайну любви. Это она прочла мне первый стих из поэмы духовной жизни. Кто не помнит девушки, которая нежностью своей впервые пробудила…

Но все было еще сносно въ сравненіи съ другимъ нововведеніемъ, унизившимъ эти гордые хоромы. Лавочники нашли, что когда-то аристократическая улица слишкомъ темна и не выказываетъ въ выгодномъ свт ихъ товаровъ; зубному врачу не видно было вырывать зубы, юристъ былъ вынужденъ требовать свчей цлымъ часомъ ране, нежели онъ привыкъ длать это живя въ плебейской улиц. Однимъ словомъ съ общаго согласія весь фасадъ по одну сторону улицы былъ сломанъ и перестроенъ въ плоскомъ, вульгарномъ и фидельномъ стил…

Потомъ посл посщеній: — Сегодня третій день; вроятно, ваша маменька вамъ говорила, душенька, что никогда ненадо пропускать боле трехъ дней между визитомъ и контрвизитомъ и также, что вамъ ненадо оставаться боле четверти часа съ визитомъ. — Но разв я могу смотрть на часы? Какимъ-образомъ я узнаю, что прошло четверть часа? — Вы должны помнить время, душенька, и не позволить себ забыть его въ разговор. Такъ-какъ каждая держитъ въ памяти это правило, принимая или длая визиты, то, разумется, никогда…

Тутъ только верхняя половина туловища отца откинулась назадъ и выпрямилась въ лодк. Руки его были мокры и грязны; онъ вымылъ ихъ черезъ бортъ. Въ горсти правой руки онъ что-то держалъ; онъ и это вымылъ въ рк. То были деньги. Онъ звякнулъ ими, потомъ дунулъ и плюнулъ на нихъ: — На счастье — проговорилъ онъ хрипло и потомъ опустилъ ихъ въ карманъ. — Лиззи! Двушка торопливо взглянула на него, продолжая грести молча. Лицо ея было блдно. У сидвшаго съ нею человка былъ носъ крючкомъ, и это, вмст съ…

Онъ поглядлъ на меня съ минуту, потомъ схватилъ меня, довернулъ вверху ногами и вытрясъ мои карманы. Въ нихъ ничего не оказалось, кром ломтя хлба. Онъ такъ сильно и неожиданно опрокинулъ меня, что въ глазахъ у меня зарябило, вс окружавшіе предметы завертлись и шпиль церкви пришелся, какъ-разъ, у меня между ногами. Когда церковь очутилась за прежнемъ мст, я сидлъ на высокомъ камн, дрожа отъ страха, а онъ жадно уничтожалъ мой хлбъ. — Ахъ, ты, щенокъ! сказалъ онъ, облизываясь:- какія у тебя, братъ,…

— Если бъ я такъ же молчалъ, вы никогда не увидли бы предмета, о которомъ я васъ сейчасъ спрашивалъ, — замтилъ Ламль, принимая мрачный видъ. — Послушайте, Ламль, — заговорилъ опять обаятельный Фледжби, спокойно ощупывая свои бакенбарды, — это ни къ чему не поведетъ. Вы меня на разговоръ не заманите. Я не умю вести разговоровъ, но умю держать языкъ за зубами. — Умете? — Полагаю, что такъ! — проговорилъ мистеръ Ламль заискивающимъ тономъ. — Когда наши общіе знакомые пьютъ, вы пьете вмст съ ними,…

— Нтъ, нтъ, не надо! — молилъ полоумный старикъ. — Онъ способенъ растерзать материнское сердце — этотъ негодный мальчишка, — сказала миссъ Ренъ не то про себя, не то обращаясь къ Юджину. — На свою голову я взростила его. Онъ быль бы ядовите зми, не будь онъ грязне свиньи… Взгляните вы на него! Какое утшительное зрлище для родительскихъ глазъ. И въ самомъ дл, въ томъ, боле чмъ свинскомъ, состояніи, въ какомъ онъ теперь находился (свиньи хоть жирютъ отъ обжорства и становятся хороши для ды), этотъ…

Дети его ходили такими оборванными и одичалыми, словно росли без родителей. Его сын Рип походил на отца, и по всему было видно, что вместе со старым платьем он унаследует и отцовский характер. Обычно он трусил мелкой рысцой, как жеребенок, по пятам матери, облаченный в старые отцовские, проношенные до дыр штаны, которые с великим трудом придерживал одною рукой, подобно тому как нарядные дамы в дурную погоду подбирают шлейф своего платья. Рип ван Винкль тем не менее принадлежал к разряду тех вечно…

Не спуская с него глаз, девушка послушно отозвалась на его движение, снова заработав веслами: лодка повернулась кругом, вздрогнула, словно от толчка, и старик всем туловищем перегнулся за корму. Девушка натянула на голову капюшон плаща, закрыв им все лицо, и направила лодку вниз по реке, обгоняя отлив. До сих пор лодка вертелась почти на одном и том же месте, едва справляясь с отливом, теперь же берега быстро летели мимо: мелькнули сгустившиеся тени и загорающиеся огни Лондонского моста, — и с…

— Сейчас уже утро, сэр, половина одиннадцатого. — Черт возьми! Так, значит, сильный туман? — Очень сильный, сэр. — Значит, сыро? — Насквозь пронизывает, — сказал Райя, достав платок и вытирая мокрую бороду и длинные седые волосы; он стоял на самом краешке ковра перед камином, глядя на желанный огонь. Фледжби с удовольствием нырнул поглубже и опять устроился поудобнее. — На улице снег, лед, слякоть или что-нибудь в этом роде? — спросил Фледжби. — Нет, сэр, нет. Не так уж плохо. Улицы…

Его мать была очень хороша собой. На каком-то чествовании Тургенева возле знаменитого писателя сочли нужным посадить первых московских красавиц: то были Екатерина Павловна Леткова, впоследствии Султанова, сотрудница «Русского Богатства», в которую долгие годы был безнадежно влюблен Боборыкин, и Александра Дмитриевна Бугаева. Они сидят рядом и на известной картине К.Е. Маковского «Боярская свадьба», где с Александры Дмитриевны писана сама молодая, а с Екатерины Павловны – одна из дружек. Отца Белого…

Одолев крутой подъем, в конце которого, собственно, и начиналась деревня Эль-Дорадо, мы замедлили шаг и дальше продвигались очень медленно. Я слышал, как сзади тяжело дышит Пиколино. Я тоже пытался перевести дух: набирал полные легкие воздуха и выдыхал осторожно, не спеша, боясь прожить эти чудесные минуты – первые минуты свободы – слишком быстро. Перед нами открылось широкое плато. Справа и слева маленькие опрятные домики утопали в цветах. Нас заметили ребятишки. Они знали, откуда мы идем. Без…

Равич поднял голову, потом показал ей пачку. – Алжирские. Черный табак. Курево иностранного легиона. Вам, наверно, крепковаты будут. А других у меня нет. Женщина качнула головой и взяла сигарету. Равич протянул ей горящую спичку. Курила она жадно, глубокими затяжками. Равич бросил спичку через парапет. Спичка прорезала тьму яркой падучей звездочкой и, коснувшись воды, погасла. По мосту на малой скорости проползло такси. Шофер притормозил. Он посмотрел на них, подождал немного, потом резко газанул…

Господин Мириэль прибыл в Динь вместе с пожилой девицею, м-ль Батистиной, своей сестрой, которая была моложе его на десять лет. Их единственная служанка, г-жа Маглуар, ровесница м-ль Батистины, бывшая прежде «служанкой господина кюре», получила теперь двойное звание: «горничной м-ль Батистины» и «экономки его преосвященства». Мадмуазель Батистина была высокая, бледная, худощавая и кроткая особа. Она олицетворяла собою идеал всего того, что заключается в слове «достоуважаемая», ибо, как нам кажется,…

Происхождение псевдонима По книге Ф. Фонера «Марк Твен – социальный критик» В августе 1862 г. Марк Твен нанялся в газету «Territorial Enterpri e» в Вирджиния Сити на должность местного репортера и очеркиста. Одна из статей, появившаяся в номере от 2 февраля 1863 года, стала исторической, и не столько сама по себе, сколько благодаря стоявшей под ней подписи. Это была первая корреспонденция Сэмюэла Л. Клеменса, подписанная псевдонимом «Марк Твен». «By the mark twain» ( у отметки «два» ) –…

На большой конторке для чтения, рядом со сложенными в образцовом порядке книгами, журналами, записными книжками и блокнотами, оставалось еще место для спичек, сигарет, пепельницы и термоса. Тут же, на подставке, стоял подвешенный на петлях диктофон. На стене, под барометром и термометрами, из круглой деревянной рамки смело смотрело смеющееся женское лицо, а дальше, между кнопками и доской со штепселями, из открытой кобуры высовывалась рукоятка 44-миллиметрового автоматического кольта. Ровно в шесть…

– Точно из психушки сбежала. Я на тебя заяву накатаю. Скажу, что похитила и принудила к браку. – Да ради бога – закатила глаза Джамиля – Не забудь добавить, что и чести лишила тебя. Кто в такую ересь поверит? Правильно, никто. А теперь заткнись и не мешай мне думать. Эля, пошли, посмотрим, может, хоть что-то из фруктов поспели. А ты только попробуй пикнуть, на весь мир объявлю, что ты импотент. – пригрозив пальцем, Джамиля вышла из комнаты, оставляя за собой ошарашенного парня. – Крепись, парень.…

Спустя самое короткое время воз так облепили, и такая густая толпа окружила его, что старикам, сидевшим на завалинках, стали только видны шапка торгаша и верхний конец дуги над ушами его клячи. Все разом говорило, тискалось и осыпало расспросами торгаша, который решительно не знал, куда повернуть голову. «Кумач есть?..» – «Покажи тесемку…» – «Почем иголки?..» – «Эй, слышь, на яйца меняешь?..» – «Девушки, касатушки, глянь-кась, серьги-то, серьги!..» – «Ой, батюшки, задавили!..» – «Куда лезешь?..…

– Я о них и думаю, глупая вы женщина! Мне хотелось бы, чтобы их головы были заняты боевыми искусствами, а не забиты, как ваша, мечтами о замужестве и богатстве! Поезжайте к этому Бингли, раз уж вам так того хочется, но позвольте напомнить, что ни одна из наших девочек не может похвастать чем-то особенным; все они глупы и невежественны, как и их мать, разве что у Лиззи инстинкт убийцы поболее развит, чем у сестер. – Как можете вы, мистер Беннет, так оскорблять собственных детей? Вам доставляет удовольствие…