Рассказ

– Никитин, да это вы! – вдруг сказал я. – Как же! Я самый. Встречался я с Никитиным, и не один раз, на Миримановском руднике, в одном из «балаганов», как здесь называют рабочие казармы. Зайдешь в праздник в балаган, – все пьяно, на нарах кипит игра в карты и орлянку, в воздухе одни только скверные слова и слышны; а Никитин молчаливо сидит за столом, склоняясь худым лицом над какими-то чертежами; вокруг разложены краски, готовальня, линейки. Заговоришь с ним – он отвечает очень вежливо, но односложно…

О «том» не говорили ни слова. Боялись говорить. Обманывали себя – делали вид, что теперь всё кончилось и что всё страшное надо забыть. Но не могли пристально смотреть в глаза друг другу: обе понимали, что самое страшное впереди. Об нём-то и боялись думать больше всего. И в то же время его ждали каждый час, об нём только и думали. Анна Григорьевна говорила, что пальмы сохнуть начали и не лучше ли вынести их в сад. Говорила, что приходила соседка Александра Игнатьевна, у неё корова отелилась и…

– А, все-таки, моя Ольга гораздо лучше, – сказал я себе мысленно и, закрыв глаза, стал думать об Ольге, о предстоящем неожиданном для нее свидании в Харькове, представлял себе, как она вскрикнет, увидя меня, как побледнеет и даже, может быть, упадет в обморок от нечаянной радости, как я ее приведу в чувство и что я ей буду говорить. Но да не подумает кто-либо, что я ожидал обыкновенного любовного свидания с однеми ласками и нежностями. О, нет, я был далек от такого легкомыслия. Конечно, я допускал…

Оксана Бердочкина Безумная математика Я понимаю уровень абсолют, когда стою в окружении нескольких тысяч дверей, что расположены в коридорах бесконечности, каждая дверь имеет свой номер и каждый номер настолько неестественен, что мне ощущается в этом некая математическая болезнь. «Безумная математика», – думаю я и поправляю свою весеннюю юбку в яркую оранжевую шахматную клетку. Благодаря темным цветам каждая несущаяся на меня дверь, словно обрыв, не то что-то новое созвучное с жизнью. Я жду свет,…

Январь 2007

«Бывают ли алые ночи? Бывают, ведь ты навещаешь меня, когда ночное небо становится невыносимо багровым. Так я увидела три Парижа. Ты захочешь спросить меня о написанном, указывая на мягкость перьевой подушки», – бежало в моих висках, а он мне: «Вот если бы у меня был старый изношенный лоб, мутные от жизни глаза да голос шамана, я бы надумал, предвидел и всем приказал бы не трогать селезня!». Он глядит в большое окно, опираясь на спинку белого дивана, и в стеклах этой неестественной красоты сменяются…

По протекции моего профессора я получил в Академии Мирового Климата место руководителя группы стратегического планирования перспективной экономики эвенского национального округа в условиях всемирного потепления. В мою группу входило шестьдесят четыре человека, причем все женщины. При нашем знакомстве, улыбнувшись своим сотрудницам, продекламировал: Я сижу на вишенке, Не могу накушаться. Еще Гете говорил: «Надо женщин слушаться». Шестьдесят четыре человека моей группы устроили…

Вот теперь стало понятно, почему борода есть, а усов нет. И бедра большие, и остальное не как у мужиков, очень уж маленькое, прямо как стручок во щели. К тому же поцелуи, завитушки. Да, напутал немного. Как же все это исправить? Господь задумался. Очевидно, надо отделить мужские и женские черты друг от друга. Но для этого надо уничтожить Адамита, а это для Бога не так-то просто, тем более что сам напутал. Бог ведь не человек, чтобы так запросто убить другого человека. Не принимая пока…

Однако я человек внимательный и запомнил, что редактор писал в одной из рецензий о девушках, и поэтому тут же решил: мой роман – роман о любви. Любви страстной, жгучей и, конечно, трагической. В моем гениальном романе Она любила Его. А Он любил балерину из местного театра оперы и балета. Балерина же любила суфлера Василия, который был родным братом той, которая любила Его. Она, узнав от брата Василия, что его любит та, которую любит ее любимый, попросила Василия дать ложную подсказку балерине во…

Очнулся Валерий оттого, что кто-то тыкал его в бок. Он открыл глаза, что было крайне трудно сделать. Человек в фартуке толкал его метлой. – Ну что, поджигатель, очнулся? Валерий поднял голову. – Давай вали отсюда. Рынок уже закрыт. Темнело. Кафе не работало. Ни Арбузом, ни долларами с водкой и не пахло. Валерий поплелся домой: Дорога лежала через неухоженный перекопанный парк. – Домой, домой… Это разве дом? Кровати и той нет. Жрать нечего, пить тоже, и денег нет… Эх, жизнь! С такими невеселыми…

Так мы триумфально прошествовали через весь зал и опять оказались у самых дверей, одинокие и растерянные. Бородатый швейцар оценивающе посмотрел на нас и поманил пальцем: – Что ребята, дело швах? Мы наперебой стали уверять его, что это просто так, разминка, и вот сейчас, через несколько минут, все красавицы этого бара будут валяться у наших ног, вымаливая разрешение просто подышать рядом с нами. Швейцар улыбнулся в бороду и, погладив себя по объемистому животу, сказал: – Ну-ну… А если что,…

В самолете композитора узнал какой – то бравый генерал в форме и при полном параде, весь в звездах, пьяный и красивый. Он по – отечески обнимал композитора, и громко учил его, как надо писать музыку: – Маэстро, орган и барабан – вот за чем в музыке будущее. Вы приезжайте ко мне домой, когда вернемся в Россию, и я вас научу, как надо писать музыку. Я бы и сам давно написал, да нот не знаю, а то бы… Орган и барабан – это гениально, согласитесь. Маэстро не соглашался, он сладко спал. А я, вытерев…

Владимир Дэс Забвение Для нас, великих – я имею в виду живых классиков, – страшны не хула и не беспричинная хвала, а забвение. Вот меня, к примеру, забыли. А ведь я… Впрочем, лучше по порядку. Зададим себе пару простых вопросов: «Почему помнят великих? И в чем их величие?» Возьмем, к примеру, хоть Пушкина: ну что мы помним из его великого? «Я помню чудное мгновенье…» «Итак, она звалась Татьяной…» Ну, и что он памятник воздвиг себе. И все, в общем-то. Несколько строк – и ты уже сопричастен…

– Глупости. Пусть в «свинарнике», зато с большими свиньями, то есть людьми. На этом я и успокоился. Тут, кстати, оказалось, что мне положена дополнительная жилая площадь, на несколько десятков метров больше, чем всем остальным. И дали. В доме улучшенной местности и планировки. Три лоджии, два балкона, семь комнат, два туалета и две кухни. Нюра, правда, первое время все меня пытала, для чего нам две кухни, уж не задумал ли я привести еще одну жену? Но я в этой второй кухне устроил кладовку для…

Час пик. Зашли двое, потом еще один и еще. Не успел закрыться, как втиснулся еще кто-то, а напоследок какой-то толстяк припечатал всех к моим стенам. Люди эти, несомненно, умеют читать, но почему-то все делают наоборот. Столько я их поднять, конечно, не смогу. Стоим, ждем. Выходить никто не хочет. Стоим, ждем. Около меня скопилось еще человек десять. Все кричат, никто выходить не хочет. Кто-то из ждущих в очереди плюнул и пошел пешком. А мы стоим. Мне надоело это издевательство и я поехал,…

Владимир Дэс Меценаты – люди особенные Меценатство меценатству рознь. Вот, например, в ноябре меценат Шишкин подарил не-меценату Пышкину автомобиль. Хорошо. А в декабре уже меценат Пышкин подарил не-меценату уже Шишкину автомобиль. Тоже хорошо. Или, например, банкир Жмотиков про-меценатствовал пятью кальсонами дом престарелых, который содержался на средства городской казны. Ему медаль дали. Конечно, за счет городской же казны. Правда, чтобы деньги на медаль выделить, казну эту…

Владимир Дэс Мешки в театре «Театр – это не зрелище от скуки», – пришла мне в голову неожиданная фраза. Не то где-то прочитал, не то где-то услышал; не то поэт написал, не то критик какой выдумал. В общем, привязалась она ко мне, как банный лист. Трепал и трепал я эту фразу, да так, что к концу третьего дня от нее осталось только одно слово – «театр». Как раз в это время я шел мимо нашего знаменитого городского академического драматического театра, которому недавно, с опозданием всего в три…

Владимир Дэс Момент времени На завтра мне предстояло дать взятку, пятьсот тысяч рублей. А у меня пятисот тысяч нет, есть только сто. Пошёл я к своему другу художнику. Хотел занять. Он как раз продал картину под названием «Дерево» и был в запое. Так себе картина. Правда, большая, и во всю раму – это дерево. Я ему даже помогал эту картину дорисовывать, листочки рисовал. У него к концу роботы уже запой начинался, а листочков на дереве было мало, вот я ему и помогал. Листочки дорисовал. …

Владимир Дэс Стрекоза «Все живое на Земле имеет право на жизнь. Если оно хочет жить, конечно». Так рассуждал я, встретив неожиданно Стрекозу, плавающую по поверхности абсолютно спокойного жаркого моря за несколько миль от берега. «Как она сюда попала?» – подумал я, заглянув в ее огромные глаза. Но она мне не ответила, а я в ее глазах увидел свое отражение и тот же вопрос: «А как ты сюда попал, да еще в шортах и футболке, хотя и без сандалий». Но со мной все было ясно. Ночью я просто…

Такое начало Ухода ему понравилось. Хотя на станции Нижневартовск он сошел с немного побаливавшей от выпитого в дороге головой и жаждой общения с народом. В Нижневартовске была уже зима, не осень. И как бы голова ни горела после выпитого, она сразу стала мерзнуть, а за ней и тело, накрытое легким плащиком, и ноги, обутые в осенние ботинки, поэтому желание общения с народом как-то совсем быстро стало уходить на второй план. Но Уход – это Уход. «Надо терпеть все», – решил писатель и смело двинулся…