Современная проза

Территорию кладбища Квазиморда знал, как свою собственную, испещрённую тёмными от въевшейся грязи линиями судьбы, ладонь. Он помнил расположение любой могилки, каждого, даже безымянного холмика. Редкие, потемневшие ото мха и времени надгробные плиты не могли укрыться от сторожа ни в густой траве, ни в глубоком сугробе. Более тридцати лет назад уродливого мальчишку Славку привели на погост нищие, и с тех пор он почти никогда не покидал его пределов. Горбун жил и формировался под сенью вековых кладбищенских…

– А ну брысь, – замахнулась она. Кот обиженно посмотрел на неё, спрыгнул на пол и ушёл. Даша перевернулась на другой бок и закрыла глаза. Итак, комната в общежитии. Что бы она сделала? Для начала встала бы с узкой студенческой кровати, приготовила себе домашнюю еду вместо дорогущих полуфабрикатов, потом отправилась бы на пробежку, записалась в спортзал, выкинула бы все эти ужасные вещи из гардероба. Непременно перестала бы так вульгарно краситься и научилась бы делать укладку. Ещё она стала бы…

Диана проводила его взглядом и улыбнулась. Молодой человек, пройдя на кухню, достал из холодильника тарелку с оливье и, блаженно улыбаясь от радости, что он может быть рядом с женой, начал накладывать в маленькое блюдечко салат. Квартира была всё ещё красиво украшена, а у них в комнате стояла великолепная ёлка. Им не хотелось прощаться с новогодним настроением. Они хотели как можно дольше продлить этот чудесный праздник. Дима убрал в холодильник тарелку с салатом и, взяв со стола блюдце и ложку,…

Всего дач здесь четыре: Весенняя, Осенняя, Летняя и Зимняя. Но это лишь названия. Они небольшие и предназначены на три отряда каждая. Внешне цвета у всех четырех одинаковые – нежно желтые – и отличаются лишь цветом букв на фасаде. На Зимней даче находятся младшие отряды и личный кабинет директора лагеря. В ней ничего особенного не происходит, но зато на ней самая строгая дисциплина. На Летней даче немного проще – там всего лишь комната для совещаний и смежные с ней кабинеты старшего вожатого и методиста.…

Вот и сейчас, сознательно саботируя согласование договора, он думал: «Кто-то должен её проучить. Нельзя смотреть на это безропотно. Пока не допрёт, что нужно вести себя скромнее, буду мучить хоть сто лет» – Павел получил доработанный договор на согласование, прождал пять минут, и нажал кнопку возврата. – Кать, я опять вернул. Там копейки не совпадают в спецификации и договоре. Проверь, где правильная цена. – А сразу нельзя было сказать? – с ноткой претензии. – Так сначала всё одинаково было.…

– Владимирович, – сказал бородач. Репортер повертел книжку в руках, тихо процедил оператору: – Ну почему, почему мы должны мчаться в Шереметьево, снимать никому не нужный сюжет про этого старика, вместо того чтобы сделать конфетку об открытии циркового сезона на Цветном бульваре? Вечно мы с тобой в какое-нибудь дерьмо вляпаемся… Оператор опасливо оглянулся на толстого бородача и тихонько сказал на ухо репортеру: – В редакции говорили, что этот старик – жуткий поддавальщик! Беспошлинный…

Сейчас человеку предстояло придать своему окончательному решению свойство необратимости, которое обретают слова, произнесенные вслух в подобной ситуации. Тюрьмы, монастыри и даже армия придуманы для укрощения людских желаний и помыслов. Но царица страстей Игра из века в век заставляет королей, полководцев и простых смертных преклонить колено. Пряча под манящими взмахами золотого веера пугающую внешность и отросшие за тысячелетия диктаторские усы, она мгновенно подчиняет присягнувшего ей на верность.…

Охотник Моя родная глухомань http: www.chitalnya.ru work 1317317 Моя родная глухомань, Ты всё: и радость, и забота. Казалось что? Тайга, болота… А выйдешь в утрешнюю рань К родимой Ляпушке с мостка, Перекрестясь на свет, умыться, А над водой – заря-девица С мешочком звёзд у пояска. Налево горсточку махнёт – И блещут в травах самоцветы, Направо… звонкие монеты… И наше, русское поёт. Ты ей – поклон, так и она Ответным ласково приветит… А тут уже и солнце светит, И тает воском…

Бен задумывается. Представляет себе, как он ответит: – Я не прихожу на работу. Я всегда на работе. – С чего начинается ваш рабочий день? – Он не заканчивается. Мистер Клок задумывается, мистер Клок не верит, что-то тут не сходится, темная лошадка этот Бен, очень темная, что-то замышляет этот Бен, понять бы еще, что. Мистер Клок спрашивает: – Вот здесь указана ваша деятельность до две тысячи тридцатого года… чем вы занимались с тридцатого года по настоящее время? Бен мнется, Бен не знает,…

– А почему вам жалко деревья? – Ну… э-э-э… А я вам скажу, почему. Потому что вы сами когда-то деревьями были. Хомо посмотрел на нас – его лицо ничего не выражало, видно было, что он совершенно нам не верит. – Не верите? – продолжил Бук, – а зря… скажите… откуда вы взялись? Хомо забормотал что-то про маленьких существ, которые жили на деревьях, но тут же осекся – видно было, что он и сам не очень-то в это верит. – Ну, вот видите… так что вам мешает поверить в ваше происхождение от нас?…

– Вот те на, целый город пропал… был, и нету… – кивает холеный, будто в ответ Рюхиным мыслям. – Ну… а я как бы это… видела, как целая деревня пропала… вот так… в небо взлетела… и пропала, – верещит Тюша. Рюха сжимает зубы. О-ох, помолчала бы, и так несет от тебя, как с помойки, а изо рта и вовсе… – Да, вас как звать-то… молодые люди? – холеный недовольно щурится. – Рюха он, а я Тюша. Рюха мысленно хлопает Тюшу по тощей спине. – Это что ж за имена такие? – Катюша она… Катерина Степановна……

Парк всегда навевал такое настроение, особенно эта его часть – малолюдная, тенистая, круто забирающая в гору. Она не пошла по главной аллее, а свернула на едва приметную тропинку и стала медленно подниматься на холм, на котором теперь стояла в лесах заново отстроенная церковь. А тогда… В тот день, когда они со Славиком, счастливые и влюблённые, держась за руки, взбегали на этот холм – она в зелёном бабушкином платье в чёрный горох, он в гимнастёрке военных лет – тогда на вершине этого холма стояло…

– Нашего дня, – повторила младшая Харт, – если об этом узнают, нас выселят. Но вы не беспокойтесь, пожалуйста, документы проверять никто не будет, мы тут двадцать лет живем… Дамы перевели разговор на тему обустройства гостиной, я понемногу успокоился. Но ближе к вечеру, когда гости разошлись, мне вспомнился один момент, который тут же лишил меня покоя. – Хотел бы я знать, – сказал я, – почему все эти Харты, Спейды, Диамонды платят вдвое больше, чем мы? – Ну… может… осенний вечер никому не нравится……

Дом на улице Матросова оказался старой, добротной кирпичной постройкой с шиферной крышей. Внутри – коридоры с множеством комнат, общая кухня, душ и несколько уборных на этаже. В расписанном неприличными словами холле сохранились остатки помещения для вахтеров. Неужели кто-то еще так живет? Алексей Андреевич постучался в деревянную дверь, впрочем, не особенно надеясь на ответ. – Кто там? – раздался молодой и звонкий голос. – Мне бы Юрьева Павла Петровича. Дверь открылась. От ужасной вони Алексея…

– Мне нужна от тебя справка. – Какая справка? – не понял я. – О венерологических заболеваниях, – буднично пояснила она, – о том, что ты ничем не болеешь. Я жуткая трусиха насчёт всех этих болезней. А у меня тут дочка, Алёна. И я боюсь, вдруг у тебя что-то есть и ты нас заразишь. Было впечатление, что по голове чем-то ударили. Мягким и тяжёлым. И её слова так же тяжело падали на онемевший затылок. Молоточками. Маленькими деревянными молоточками. С войлочными подкладками. Как в пианино. …

Я повидал немало людей умных, но не умеющих обращаться со своим умом, не знающих, как этим умом толково распорядиться, как его правильно использовать – и еще больше повидал я дураков, у которых даже крохи их дурацкого ума даром не пропадут… Первые кое-что смыслят в людях и в себе, наблюдая себя и людей; кое о чем они догадываются, размышляя о жизни и смерти, космосе и душе, обществе и природе, но вот как превратить все эти смыслы и догадки в надежные и удобные инструменты, как этими инструментами…

Поверьте, что нет у меня сейчас решительно никаких претензий. Только бы вытолкнуть из себя несколько припозднившихся слов. Если все это уже мною было записано на этих листках, что из того? Ведь я пишу с единственной целью – достичь породнения с листом еще не исписанной, еще свободной бумаги, чтобы на ее неисчерпанном поле возникли бы новые значки. Естественно, меня угнетают эти повторы и бег на месте, но все же это какое-то ощущение, что я еще не совсем отломился. Это ни с чем не сравнимое счастье…

«Привет, меня зовут Олег», – написал Олег. Первый шаг был сделан. Олег ждал когда девушка ему ответит. Через несколько минут Олегу пришёл ответ. «Привет, меня зовут Вероника». «Мне понравилось твоё рассуждение о жизни в современном мире людей страдающих психическими расстройствами и мне показалось, что нам есть о чём поговорить. Я тоже страдаю психическим расстройством и это мешает мне нормально жить и взаимодействовать с людьми в этом мире. Но ты писала, что тоже болеешь психическим заболеванием.…

Через выбитую дверь черного хода они попадают в общагу. В общаге стоит густая летняя тишина. В темных коридорах со стен осыпается старая краска. Жужжат и бьются о стекла мухи. Мэр поднимается на второй этаж, проходит по коридору и привычно толкает фанерную дверь. Пропускает Рауля в комнату. Обстановка в каморке такая, будто недавно граната взорвалась. Следом за Раулем копы затаскивают в комнату Жэку. Последним заходит мэр. Садится с размаху на что-то немного напоминавшее низенькую, вынесенную с пожара…

– Но ведь она… – Катю это давно не волнует. – Ее! – Вета обиженно выпрямилась. – Ладно: ее это давно уже не волнует, – согласился Башмаков. – Наверное, лет через двадцать меня это тоже волновать не будет. А ты станешь стареньким, седеньким, с палочкой… Я тебе буду давать разные лекарства. – Знаешь, какие старички бывают? О-го-го! – Тогда и меня это тоже будет волновать. Я тебя замучу, и ты умрешь в постели! – Люди обычно и умирают в постели. – Нет, люди умирают в кровати, а ты…