Русская классическая проза

Посылка ДЕСЯТАЯ. У Пошехонскаго мщанина Бывалова ночуютъ постоемъ солдаты; описаніе, какъ весело провели они сію ночь и какой прекрасной оставили Бывалову за ночлегъ подарокъ Посылка ОДИННАДЦАТАЯ. Какимъ образомъ Пошехонцы поминали умершихъ своихъ родителей, сродниковъ и друзей; также удивительный ихъ способъ кормить коровъ травою, и странное произшествіе по случаю находки ими Серпа Посылка ДВЕНАДЦАТАЯ. Загулявшіе въ Пошехонье коновалы научили тамошнихъ жителей варить похлебку изъ воды и камня…

— Для меня молъ безразлично: убитъ тебя, или оставить въ живыхъ, но такъ какъ ты самъ на это напрашиваешься, — я тебя убью. Раскатовъ выстрлилъ. Волынскій упалъ навзничь и судорожно повелъ всмъ тломъ. Мы съ Брунновымъ бросились къ нему — онъ былъ мертвъ: пуля пробила ему сердце. Раскатовъ приблизился къ мертвецу, взглянулъ ему въ лицо, поморщился, отвернулся и быстро зашагалъ за кусты, къ своей коляск. Дорогою, онъ вспомнилъ о пистолет, оставшемся у него въ рукахъ, и возвратился къ намъ; отдалъ…

— Возьми себ вторую жену, государь, — да продлитъ она твое потомство. Долго и честно вдовлъ ты; никто не поставить во грхъ, что снимешь ты трауръ по покойной графин, прекрасной Катерин Анжуйской. — Храбрые вассалы, хорошъ вашъ совтъ. Іоланту буду я сватать — Іоланту, Одонову дочь, отъ царственной крови Неверовъ. Пусть не два она, а вдова — королевичъ былъ мужемъ ея, сынъ святого Людовика, Жанъ, что отъ людей былъ прозванъ Тристаномъ [3] . Самъ я вдовецъ, и знатной вдов прилично стать моею женою.…

Существуя слишкомъ три вка рядомъ, до извстной степени соперничая одна съ другою за преобладаніе, дв религіи, об проповдующія единобожіе и возвышенныя нравственныя начала, — ибо культу Миры нельзя отказать въ таковыхъ, несмотря на нкоторыя мрачныя его подробности, — не могли претерпть такое тсное сосдство безъ нкотораго взаимовліянія. Он одновременно и мшали одна другой, и помогали. Что христіанскія вліянія проникали въ мираизмъ, — по всей вроятности, по преимуществу черезъ гностическія секты, —…

И, чтобы достать себ золота, пришли къ намъ грозные сверные волхвы. И — во имя золота — растоптанъ нашъ пастырскій народъ, разорена земля, поруганы домашніе очаги, отнята свобода. О! ты правъ, святой Іосифъ! Они зовутъ себя христіанами, какъ и мы, поютъ псалмы, читаютъ молитвы. Но они лгутъ, они притворяются. Истинный богъ ихъ — золото, и, чтобы они врили въ могущество Божіе имъ надобно, чтобы и богъ ихъ былъ золотой и вытягивалъ бы на всахъ столько-то и столько-то фунтовъ стерлинговъ. Они богаты,…

Покуда в библиотеке нет ничего нового — по крайней мере, для меня… Есть, конечно, большие редкости, и я рад, что имею их под рукою, но все уже читано. Я ведь по духу прямой наследник прадеда Никиты Афанасьевича, даром что воспитался в строгой, рассудочной, положительной школе, в презрении к супернатурализму, в привычке считаться только с осязательными фактами. Кровь взяла свое. Мое материалистическое воспитание пригодилось мне лишь к тому, что, едва я стал самостоятельно думать, я интересовался исключительно…

— Ты Мурадъ? — спросилъ онъ наконецъ. — Да, господинъ. — Ты пришелъ къ намъ изъ-за Аракса. Зачмъ пришелъ? — Вы сами знаете, господинъ. Судья усмхнулся, погладилъ бороду и сказалъ: — Знаю. Отъ насъ за Араксъ идутъ за богатствомъ, а къ намъ изъ-за Аракса бгутъ отъ казацкой пули и сибирскихъ снговъ. Ты таковъ же, какъ вс. Но объ этомъ не надо говорить. — Русскіе меня ищутъ, господинъ. Судья закрылъ глаза и долго молчалъ. — Они всегда ищутъ, — возразилъ онъ. — Намъ будутъ о теб писать.…

— Назови сына Христофоромъ. — Вотъ такъ имя! Я никогда не слыхалъ его. Что оно означаетъ? Прохожій возразилъ: — Ты скоро самъ поймешь его и предпочтешь всмъ другимъ. — А какъ скоро? — Когда въ этомъ кра свтъ замнитъ тьму. Прохожій удалился, а язычникъ долго ломалъ голову надъ его загадкою. — Какая же у насъ тьма? Разв есть край свтле нашего? солнце тепле? небо ярче? море сине? Такъ мальчикъ и сталъ Христофоромъ. Трудно было съ нимъ отцу-матери. Онъ выросъ такъ великъ, толстъ и силенъ,…

Графскіе латники исползали на животахъ всю поляну вокругъ стараго дуба, — потому что, сидя подъ дубомъ, графиня потеряла кольцо, — но кольца не нашли. Они перерыли мохъ, облегавшій дубовые корни, лазили съ фонаремъ въ дупло, но кольца не нашли. А когда латники съ неудачею вернулись въ замокъ, графъ раздлъ ихъ всхъ до нага и обшарилъ собственноручно ихъ тла и одежду, такъ какъ былъ увренъ, что кольцо найдено, но утаено кмъ либо изъ его врныхъ слугъ, которыхъ онъ всхъ почиталъ — и небезъосновательно…

При Сіон есть священная роща. Это чудесная чаща дуба, тополя, рябины, акаціи — чаща заповдная и запретная. — Мы изъ этой рощи даже сучка на палку не беремъ, — объяснялъ мн церковный староста, — Божья роща. А позволь отсюда дрова возить, завтра бы стало голое мсто. У насъ лса нтъ. Въ Капкай [1] за дровами здимъ. — А охотиться здсь позволяется? — Какъ же нтъ? Безъ охоты насъ зврь одоллъ бы. — Чекалки? — Чекалка — какой зврь! У насъ большіе волки водятся. Казаки изъ форта сказываютъ, —…

Дзнеладзе растерялся. Онъ не боялся вражды, но укоръ въ клятвопреступничеств — тягчайшее обвиненіе, какое только можетъ представить себ совсть грузина. — По крайней мр, позволь мн подумать, Фидо, я посовтуюсь съ батюшкой, Получивъ такой отвтъ, Фидо тотчасъ же пошелъ во дворъ къ священнику. — Смотри, отецъ! — сурово сказалъ онъ, — если ты вздумаешь говорить противъ меня, когда къ теб придетъ Михо Дзнеладзе, то вспомни сперва, что у меня ружье хорошо стрляетъ. Ты человкъ бдный, и у тебя дти.…

«Когда на завтра пробудились оба, новыми глазами взглянули они на міръ — и новыя мысли, новыя чувства охватили обоихъ. Они полюбили другъ друга… „Съ хохотомъ улетлъ черный духъ съ блаженной планеты — и тысячи лтъ кружилась она, нося въ себ ядъ любви… „И снова постилъ сатана отравленный міръ. Какъ воръ, крался онъ въ первый разъ по блаженной планет. Какъ царь, онъ вошелъ въ нее теперь и слъ на трон могилъ и надгробныхъ памятниковъ. Потому что любовь — сильная, какъ смерть — и привела съ собою…

И онъ подробно разсказалъ мн, какъ былъ обокраденъ самъ и какъ вообще въ Терскихъ и Кубанскихъ станицахъ попадаютъ подчасъ въ руки лихихъ людеи добрые казацкіе кони… * * * — Представьте себ, что вы зажиточный станичникъ. Въ степи у васъ гуляетъ порядочная отара овецъ, а во двор стоитъ пять-шесть добрыхъ коней, и рабочихъ, и подъ верхъ, и въ разъздъ. Особенно дорогъ вамъ какой-нибудь «Гндой» или «Срый», — вы привели его изъ Ставрополя; онъ ваша гордость; вся станица завидуетъ вашему коню и хвалитъ…

— Проснись, отецъ, потому что надъ горами видно великое чудо! Большая, невиданная дотол, звзда возсіяла на далекой восточной черт, гд синее небо сходилось съ черными горами. Она была — какъ рубинъ въ рукоятк царскаго меча, а подъ нею висла широкая полоса свтящагося тумана. Звзда блистала такъ ярко, что освщала весь небесный просторъ, какъ смоляной факелъ освтилъ бы тсную хижину. Жрецъ долго стоялъ на обрыв предъ своею пещерой, вперивъ взоръ въ дивное явленіе и измряя мыслями его тайну. Потомъ сказалъ…

Василій Ивановичъ смутился и отъ неожиданности, и отъ краткости телеграммы. — Надо поговорить… Ну, да, разумется, надо поговорить, если мужъ и жена (Ивановъ уже считалъ Марью Николаевну женою) не видались полгода. Но какъ странно Маня пишетъ! Выходитъ, какъ будто она зоветъ меня потому только, что надо поговорить… Э! тьфу, чортъ! какія нелпости лзутъ въ голову… просто глупая бабья редакція телеграммы, — и ничего больше! А странно однако, что Маня пріхала такъ нечаянно, не предупредивъ. — точно…

— Анна Евграфовна! Какъ вы сюда попали? — Совершенно такъ же, какъ и вы… Да это не ваше дло. А вотъ что: вы съ кмъ? Я назвалъ фамиліи. — А я съ большой компаніей. И у меня къ вамъ просьба. У васъ кабинетъ огромный, а намъ приходится разбиваться по двумъ маленькимъ. Васъ всего трое, а насъ восемь. Слдовательно, вы должны уступить намъ вашу комнату. — Сдлайте одолженіе… — Пожалуйста. И… нельзя-ли какъ-нибудь такъ устроить, чтобы ваши друзья не видали нашей компаніи? Мы своимъ бабьимъ кружкомъ……

— Что это вы? — Ахъ, извините! Сколь вы нжны! — грубо отвчаетъ богатырь, очевидно, задирая васъ. Хозяйка встаетъ съ мста и порывисто уходитъ за перегородку спальной, откуда раздается ея сдержанно-взволнованный зовъ: — Архипъ Владиміровичъ, пожалуйте сюда на минутку. Воинственный пылъ Превозносященскаго погасаетъ. За перегородкой быстрый, рзкій дуэтъ шопотомъ; до васъ долетаютъ отрывистыя повышенія то mezzo- oprano, то баса: — Это невыносимо… Сколько разъ просила… Вы не умете себя держать…

с первых же строк, произнесенных мягким, грудным, немного слабым голосом, точно светлый дух шекспировской Корделии невидимо прошелестел между нами — до того правдиво и задушевно прозвучал этот вызов… И чем далее, тем обаяние росло все более и более. Я тогда не давал себе отчета — было ли то проникновение истинного таланта, или просто случайное совпадение настроения с изображаемым типом, — для меня, двадцатидвухлетнего, юноши, в ту минуту было ясно одно; что передо мной стоит необыкновенно прекрасная…

Это случилось при ярком мерцании южных созвездий, при кротком розовом сиянии зодиакального света, когда воздух был напоён ароматом тропических цветов, нёсшимся с островков волшебного архипелага… * * * Была таинственная тропическая ночь… Взволнованному воображению казалось, что море спит в объятиях неба, облачённого в сверкающую миллионами огней ризу… Белесоватая прозрачная дымка окутывала даль… Красавец «Курск» полным ходом шёл в необъятном просторе океана, оставляя за собой серебряную полосу…

— Расскажи-ка мне, матушка, про свое житье-бытье, — сказала гостья, расположась с хозяйкою в образной на софе, — ведь только что вы вышли за Петра Михеича, как я с первым мужем еще уехала из Спасска. — У нас через два года после француза были ездоки из вашего города и сказывали, что на вашем дому благословение господнее почивало. — Много воды притекало, Прасковья Филатьевна, да много и утекло. Житье мое теперь вдовье, самое плохое, горемычное; недаром говорят, что победная трава в поле — горох…