Советская классическая проза

ГЛАВА ПЕРВАЯ 1 Толпа пассажиров вынесла Андрея из вагона элек­трички. Оберегая ящик с прибором, он оглянулся и отыскал Нину. Ее оттеснили далеко, к самому барьеру. Но вот она остановилась, обмахнула помятое платье, взглянула на Андрея, и недовольство, которое так ясно читалось на ее лице и в темных глазах, начало рассеи­ваться. Было семь часов вечера. Пассажиры уже расходи­лись, торопясь к реке, лесу, пруду, к тому неуютному дачному жилью, которое летом почему-то милее…

Но судьба обошлась с нашим желудем милосердно. Случилось это в ясное предзакатье, когда солнце скользило лучами по вершинам деревьев, а овраги полнились прохладным сумраком. В этот час показались из-за деревьев невиданные в здешней глухомани двуногие существа — люди. Одежда на них порвана и перепачкана, в темных и красно-рыжих пятнах, многие перевязаны кое-как, хмуры и темны лицом. Видно, на тяжком деле были — не на празднике. Спустись в овраг, люди жадно припали к студеной воде. Затем, суровые…

И все-таки, наверное, чем-то выдал. Потому-то она и решила порвать всякие отношения с ним раз и навсегда. Глупо предъявлять ей какие бы то ни было претензии. Кира поступила правильно, и незачем ему торчать здесь на морозе, подкарауливая ее. Не лучше ли сделать вид, что ничего, особенного не произошло? Иди, иди, Алтунин, в свой кузнечный цех, к своему арочному молоту, не смеши людей... Но он не уходил. В небе горели желтые ложные солнца — так случается в очень студеные дни, — и трудно было определить,…

Казалось, на вид ему лет двадцать пять. Одет он был по-городскому: светлая куртка на «молниях», брюки с аккуратными складками, через руку — несколько выцветший, помятый плащ. Лицо — белое, холеное, с ямочками на лбу и щеках, брови красивые, густые, но глаза холодные, какие-то недружелюбные; губы полные, и на верхней — небольшие мальчишеские усики. Ни с кем не вступив в разговор и ни на кого не глядя, он уплатил за билет и сразу же ушел вниз. Там все проходы оказались забитыми…

В ногах совсем не стало силы, он опять сел на землю. Пылали лоб и щеки, не открывались глаза, ему опять показалось, что он гладит по волосам Колю. — Пиши чаще. Ты пиши, ладно... Меня не забывай, мать не забывай. Куда попало — не лезь... Берегись, только берегись. Береженого — бог бережет... «Ах ты, бог, бог, зеленый бог», — усмехнулся Никита. Когда был парнишкой, думал, что бог зеленый, живет в кустах над рекой, ночью выходит и отпускает сны людям: одному — хороший, просторный, другому — плохой…

Но звери не могут летать и оставляют следы на мху, на снегу. По ним Олонг читает звериную азбуку жизни. По шерстинкам, оставленным пробегающим зверем на кустах, узнает Олонг гнездо соболя. По крику марала встает Олонг, по крику выпи — ложится. Знает, когда из норы выходит барсук, и месяц зовет барсучьим. Мясо барсучье с горечью, беличье — сыпчатое, маралье — белое, нежное, медвежатина — жирная. Годы Олонг считает по крику кукушки. Рождаются и умирают в чужих гнездах кукушки, а сеок [4] Олонга…

Михаил Михайлович садится с нами на скамейку, снимает шапку, вытирает лоб и великодушно сознается, что белых грибов всего лишь один, а под ним всякая незначительная мелочь вроде сыроежек – и смотреть не стоит, но зато, поглядите, какой гриб ему посчастливилось встретить! А ведь без белого, хотя бы одного, мог ли он вернуться? К тому же, оказывается, машина на лесной вязкой дороге села на пень, пришлось лежа выпиливать этот пень под днищем машины, а это не скоро и нелегко. И не все же пилить и пилить…

В памяти остались двое истекавших кровью бойцов из батареи. Они лежали рядом в песчаном окопе, как в могиле. И еще Павел помнил, как осел под пулеметной очередью Беркут, как застонали и упали наземь раненые кони. А потом в фашистских порядках громыхнул неимоверной силы взрыв. Партизаны спасли маленькую горстку бойцов, предводительствуемых Беркутом. — Письма-то от родных получаешь? — уходил от воспоминаний Беркут. — Пишет тетка, остальных дома никого нет. — О чем? …

— Гей, тюльчин флот, тримайсь за берег! — Дивись, в Чорне море занесе!.. Гриша підняв ліве весло і спробував гребти лише одним правим. Човен закрутився на одному місці дзигою. Тоді Скрипка, зціпивши зуби, почав поволі підгрібати обома веслами, всю свою увагу зосереджуючи на неслухняній лівій руці. Повернувся він через годину, вкрай змучений, з палаючими долонями і весь мокрий. — Комарі, — сказав він черговому, — просто ніякого порятунку… — Еге ж, — відповів…

— А все-таки, как я гляжу, хороший парень Сережка Рублев, — сказала Анка Волнухина, в своей красной шапочке похожая на плотный подосиновый грибок. — Как говорить научился! И откуда все знает? — Ну, «откуда»! — возразила белокурая тоненькая, как березка, Нина Клинова. — Небось, сколько литературы прочитал: и газет, и журналов… Подготовился! А ты думаешь, как доклад-то делают? С потолка берут? — Да я и сама газеты читаю! — продолжала Анка. — Но сегодня…

Этот немолодой уже человек, не дослужившийся к пятидесяти трем годам и до полковничьего чина, в казачьем союзе брался за дело с большим размахом. Его имя скоро станет известным не только в пределах Оренбуржья. Дутовщина сделается верной опорой Колчака, реки крови разольются в степях, и всяк ужаснется жестокости, творимой казачьей армией. И где бы ни собирались — в Петрограде ли, в Троицке — все эти комитеты, казачьи советы, думы ломали головы над тем, как не выпустить мужика темного из…

В романе поднята проблема воспитания, проблема сложная, до конца еще не раскрытая. Неприспособленность к трудностям жизни, неверный взгляд на человеческое счастье и вызвали драму между Алешей Токаревым и Женей Кавериной. Книга написана живо и динамично, в необычной манере: повествование ведется от лица основных героев — Жени и Алеши. И это придает роману особую задушевность, искренность и лиричность. Небольшой по объему, он вместил в себя много событий, столкновений, разнообразных характеров, поставил…

Образ бабушки, бабунечки, бабушечки мы встретим потом и в повестях, и в сказках Виталия Губарева. Он — один из самых обаятельных, выписанных со множеством точных и трогательных чёрточек. У бабушки Марии Григорьевны было трое сыновей. Отец Виталия — старший сын — погиб в Первую мировую войну, когда мальчику не было и трёх лет. О нём известно, что он писал стихи и уже начал печататься. Виталий рос с мамой и отчимом Кузьмой Куприяновичем Дегтяревым, впоследствии деканом Ростовского педагогического…

— А на дачу мы поедем? — Вилена упорно и сосредоточенно рассматривает морской пейзаж. — На дачу? Не знаю, доченька, в такую погоду вряд ли… А ты хочешь на дачу? — Да. — Ты ведь знаешь, это надо с отцом решать. Все, Леночка (мать иногда звала ее и так), до вечера. — Хорошо. Вилена положила трубку, подошла к картине и потрогала то место, где на морскую гладь падал пучок света от невидимой луны. Но она ничего не почувствовала от этого прикосновения, только шершавую…

— Ну, чего встал-то на пороге? Проходи, садись. — Пахнет, — Иван Семенович потер большой палец об указательный, — непривычно. — Ты и не куришь, что ли? — поинтересовался парень. — Нет… А как ты догадался? — наивно спросил Иван Семенович. — Табак-то, он нюх отбивает. Иван Семенович легонько изумился сообразительности грузчика, но вида не подал. — Вот, любуйся. — Парень кивнул на голубенький мотор, стоявший у стенки. — Для себя…

Все окружающие Мариуполь города: Ростов, Новочеркасск, Екатеринослав, Бердянск, многие города Екатеринославской губернии, даже многие деревни Мариупольского уезда организовали у себя народные чтения, библиотеки; мы же на это важное просветительное движение смотрим как на явление, которое не должно отнимать времени и усилий серьезных деловых людей. В лапах амбарщика На наш хлебный рынок все больше и больше поступает хлеб нового урожая. Цены на хлеб крепко поднялись. И вот наши хлеботорговцы,…

— Как так? Почему? — Да так уж оно должно быть. Все стрелки на людей стали не похожи. От еды отстали. Почернели. Ничего не говорят, точно языки откусили. А смотрят так страшно, исподлобья. Ажно жутко стало в роте. — Да ты говори толком, что случилось! — повышая голос, крикнул на него мичман, все еще не понимая матроса. — Я и то говорю, ваше бродье. Подействовало это на них здорово. Недели полторы назад это было: матросов они расстреливали. Офицер вдруг вздрогнул и…

2 А сам Колька в этот день был далеко от своей деревеньки. Отправил его директор на дальний полевой стан помещение для косцов ремонтировать. Добрался он к стану на собственной моторной лодке, наладил закидушки и принялся за работу. Первым делом подгнившую балку у навеса сменил, крышу подправил и за переборку пола принялся. Плахи на земляном полу заплесневели, древесным грибком покрылись, а новых было взять неоткуда. Тогда Колька развел костер, быстренько смастерил козлы и те плахи над костром…

Через пятнадцать минут самолет взлетел, взяв на борт Петра Ильича Бармина. 2 Сразу же за райцентром начиналась тайга. Да какая! Даже с высоты полета виделась она плотной, необозримой, величественной. Редко, очень редко мелькали крохотные проплешины чистых полян, да однажды пролетели над просекой телефонной линии. Петр Ильич, приникнув к иллюминатору, внимательно следил за проплывающей внизу землей и диву давался ее богатству. Потом пейзаж резко сменился, самолет пошел над речкой, и замелькали…

Таня села за пианино и сыграла польку. Потом играла старинные танцы. Гости кружились в вальсе. А я из-за портьеры с завистью наблюдал за Таниными пальчиками, они так весело и быстро бегали по клавишам. И почему-то ждал: вот если сейчас Таня спросит меня, хочу ли учиться играть, отвечу сразу: «Хочу-у-у!!!» Но и мама и Таня словно сговорились: о музыке — ни слова! А мне уже страшно захотелось учиться и играть, как Танечка. Украдкой смотрел на ее пальцы и запоминал, с какого клавиша она начинала…