Советская классическая проза

Льется жидкий металл, фыркая и шипя, ослепляя нестерпимо, ярче солнца. Осторожно и внимательно стоим мы вокруг наполняющегося несгораемого горшка. Потом сразу хватаем вдвоем за длинные штоки и бегом несем искрящееся литье в соседнюю мастерскую, где выливаем металл в приготовленные формы. Когда опорожним всю печь, вновь наполняем ее болванками корявой пузырчатой меди и ждем, покуривая и регулируя нефть. Около нашей печи работали трое — Игнат, старый рабочий, почти ослепший от блеска литья, с постоянно…

Над тайгой поднимаются горы и цепью, одна за другой, уходят в небо. Иные из них покрыты густым хвойным лесом, иные скалистые, голые. Эту цепь гор в народе называют «Савелкина лестница». По ней, как говорится в бытующей здесь легенде, охотник Савелка восходил на небо, чтобы нанизывать на золоченые стрелы кудрявые облачка-барашки. Красоту этих мест дополняет река. Имя у нее необычное – Куда. Видно, потому так назвали ее в недоброе старое время, что в десяти шагах от реки тянулся сибирский тракт и…

Значительно позже, когда Софийка уже в роли сестры милосердия, освоившись в новой обстановке, будет коротать вечера у спасенного, летчик однажды скажет ей: - Какие все же славные эти ваши мальчишки... А женщины!.. Слов не найти... Только не слишком ли громкая молва пошла здесь о моей персоне? Девушка догадалась, что его беспокоит. Сказала: - Никто не выдаст. - Почему вы так уверены? Почему? Она и сама не знает почему. А вот уверена - и все... Случай, в конце концов, был рядовым. Сколько…

— Смотри, Лариска, береги Сережу. — А если... Танечка будет, Володь? — Ну... ты уж двоих тогда давай, что ли! ...Бесстрастный женский голос, льющийся откуда-то из-под гулких сводов вокзала, снова объявил, что «скорый поезд номер два сообщением Москва — Владивосток ожидается в десять часов тридцать минут» — то есть надо было сидеть на неудобном жестком диване еще уйму времени. Володька торопливо чмокнул Ларису в щеку и побежал к выходу, а она, покорно вздохнув, приня­лась терпеливо ждать.…

Сегодня Анна Ивановна с Галей уезжают из Одессы. Домой. Ни с чем. Между тем Галя, лежа в кровати, подставляет солнечному лучу сонное личико в спутанных кудрях. — Ночь, мама? — спрашивает она снова. — Опять лампа спортилась? И у соседей тоже спортилась? — И у соседей тоже… — А почему тепло, мама? Печка топится? — Печка, да… Печка топится. Галя вдруг пугается. — А чайник? Чайник на печке? Убери, мама! — Нету чайника. Убрала я его, доню, тот чайник несчастный. — Совсем выбрось! На помойку! —…

Новый роман Николая Дементьева „Замужество Татьяны Беловой" — это не просто важная веха в творчестве самого писателя. Он, несомненно, представлявляет одно из примечательных явлений нашей современной советской литературы, пример активного участия писателя в жизни народа, ведущего непримиримую борьбу за высокие моральные и душевные качества человека нового общества. Всем существом своим этот роман направлен против собственничества, против разъедающего душу человека мещанства. Мы видим жалкую жизнь…

Плывет на черном челночке Харитоныч – искуснейший рыболов и лодочный мастер, человек слабосильный, крохотный, но как легко, как шибко бежит по воде чертовицкий челночок! Задрав кверху голову, глядит Харитоныч на улетающую стаю, посмеивается над домашней уткой. «Не берись, не умеючи, – приговаривает, – всякое дело, брат ты мой, превзойти надо…» Харитоныч любит потолковать о мастерстве. Он сам – мастер. Он с презрительной усмешкой глядит на приезжего дачника, на его дорогие складные удильники, оснащенные…

– Не гнівайтесь, товаришу молодший лейтенант, на мою сорочку, – сказав сержант, заправляючись, і повіки в нього нервово засіпалися. – Бо не мама її прала, а дівчата з фронтових пралень, а їм уже руки милом геть пороз'їдало… Ех, сорочко, моя сорочко! Я сам тебе скоро виперу, в Дунаї тебе сполощу!.. Ось на вас, бачу, – інша річ! Все новеньке та чистеньке… З голочки. Тил подбав! Дозвольте запитати, ви з-за Волги на Україну поїздом їхали? – То що?.. Поїздом. – А я… на пузі повз, – сказав сержант…

Кілька днів тому, коли стався був між ними розрив, думала – не переживе. Життя без нього для неї одразу згасло, злиняло, втратило зміст. Нещасна, змучена ревнощами, прибита горем, бродила, мов сновида, вечорами по місту, по кам'яних катакомбах кварталів, живучи одним сподіванням хоч випадково зустріти де-небудь його, хоч здалеку глянути, коли повертатиметься увечері з бібліотеки до гуртожитку. Найбільше боялась побачити його в такий час з іншою, з незнайомою якоюсь дівчиною виняткових достойностей,…

Капитан говорит: — А ну вас к черту! Мое дело — предупредить. А вы там как хотите. Хоть с корабля вниз сигайте. И вот, значит, приезжаю. В руках у меня два места. Одно место — обыкновенная советская корзинка, на какую глядеть мало интереса. Зато другое место — очень такой великолепный фибровый или, вернее, фанерный чемодан. Корзинку я оставляю у газетчика, выворачиваю наизнанку свое резиновое международное пальто с клетчатой подкладкой и сам в таком виде со своим экспортным чемоданом…

«Рыбы много», — подумал старик, прислушиваясь к неумолкаемому шуму озера. Всюду — и вправо и влево от оморочки — плескалась тихая вода, шуршали затопленные травы, отовсюду неслось чмоканье рыбы. «Воды нынче большой не будет. А-я-я, какая была вода три года назад. Самые высокие редки на Амуре были затоплены, люди спасались на сопках. Ох и вода была! Никто не помнит такого. Как нанай родились на Амуре — не было такой воды». Баосе казалось, что он до утра может думать о рыбе, вспоминать наводнение…

* * * Уже вечером летчик шел вдоль стоянки «шаврушек». Возле одной из машин он остановился, постучал носком сапога по дутику [1] и сказал вполголоса: — Как дела, шавруха? Тебе не скучно одной? Машина молчала. — Ты никого здесь не видела? Машина молчала. — Ты не видела человека, который продал свое честное слово? — уже громче повторил летчик и прислушался. Но машина молчала, изо всех сил молчала! 1 Колесо, выпускаемое при посадке на землю. …

Впрочем, упреки комдива были серьезными упреками. Дать противнику уйти, или – как это говорится на торжественном языке воинских уставов – дать ему оторваться,- это для разведчиков крупная неприятность, почти позор. В словах полковника чувствовалась гнетущая его тревога за судьбу дивизии. Он боялся встречи с противником потому, что дивизия была обескровлена, а тылы отстали. И в то же время он хотел встретиться наконец с этим исчезнувшим противником, сцепиться с ним, узнать, чего он хочет, на что…

— Брысь, сволочь, наци проклятый! — прохрипел в темноте простуженный голос. Снова удар камнем, шорох осыпающихся со стены остатков штукатурки. Жалобный писк крысы. И тут же другой голос произнес: — Предатель! Пусть Иваны отрубят тебе руки и ноги! — Это явно относилось к тому, кто бросил в крысу камень и назвал ее «наци». — Иваны меня пока что не тронули, — раздалось в ответ, — а вот гестаповцы два года держали в Аушвитце! — Жаль, что они тебя не прикончили! Был бы жив фюрер… — Дайте поспать! —…

Студент пожал плечами. — Каждому своя судьба, — сказал он. — Одному быть солистом оперной труппы его императорского величества, другому… Он не договорил, но это и не было нужно. Фигнер понял, что студент, говоря о «других», подразумевает его сестру Веру Николаевну Фигнер — народоволку, находившуюся в пожизненном заключении в Шлиссельбургской крепости. — Тогда прощайте, — холодно сказал Фигнер. — Прощайте, — весело ответил студент и бегом, перепрыгивая через…

— Ясно дело, блоха того не понимает. Прыг — и нет ее! Известно — тварь. — Что тут поделать! Иной раз так в ответе и напишешь: «Прыгают интенсивно. Подсчет не проводился ввиду активности вредителя». — Во! Так их! «Активность вредителя» — это правильно! — Помолчав, Евсеич сочувственно спрашивает: — А вам какую-нибудь добавку платят за эти вот самые… холсты бумажные? Или — за так? Мой ответ, что это входит в обязанности агронома, его не удовлетворяет. — Шутильником…

— Нет, остановите! — кричал снизу комиссар. — У меня мандат Петросовета! (Мандат тоже был новенький, хрустящий, еще не потертый на сгибах.) — Ах, господи!.. Да у меня у самого три мандата — от Викжеля, от Викжедора, от ВРК!.. Вдалеке раздался паровозный гудок, и комиссар, не дослушав начальника, спрыгнул на пути, побежал к железной часовенке — дистанционному управлению семафором. — Гражданин комиссар! — кричал ему вдогонку начальник своим плаксивым голосом. —…

Так получилось, что в середине дня все промысловые суда экспедиции побежали от Сейбла на Джорджес-банку: и больше сорока «малышей» СРТ — средних рыболовных траулеров, и десяток более мощных СРТ — с собственными рефрижераторными установками для охлаждения рыбы, и полтора десятка СРТМ типа «Маяк», эти имели не охлаждающие, а морозильные устройства, и производили готовую — хоть прямо в магазин — продукцию. И еще более мощные РТМ, имеющие на борту, кроме морозильного хозяйства, еще и рыбо-мучные установки…

Может быть, за эту строгость и любят небо, место своей работы, летчики — люди одной из самых мужественных и романтичных профессий. Любит небо и Георгий Мосолов. Эта любовь, удивительная в своей стойкости и постоянстве приверженность к летному делу рождались и крепли незаметно. Даже дома, отдыхая, он продолжает думать об испытанных им машинах, еще и еще раз проверяет, правильно ли поставлен «диагноз», все ли проверено, сделано так, как нужно. Почетна профессия испытателя. Ему приходится…

— Заграничные. Хотите? Максимов вынул из шуршащей пачки, любезно поднесенной к его руке, сигарету, помял ее в руках, понюхал. Зажег огонь, прикурил и тут вспомнил: такие же сигареты он курил в Испании. — Приятные, правда? Вы попробуйте сразу затянуться поглубже, тогда почувствуете всю прелесть, — сказал тот, кто дал сигарету. Максимов прислушался: удивительно знакомый голос… — Да мне безразлично, какие они на вкус. Из меня курильщик никудышный. Я просто давно этого запаха…