Советская классическая проза

— Мироныч, гожусь в кавалерию? — Только что шпор нет. Пятки босые, — ответил он и хлопнул Рыжика по крутому запотевшему крупу. До хутора Емельянова, где жила подруга Дуси, Мария Гращева, было около пятнадцати километров. Дорога шла все время над Доном. Здесь же, на левом берегу реки, в километре от бригадного стана, раскинулись колхозные бахчи и огороды, и сторожил их дед Евдокии, одноногий Кондрат Головня. Там же хуторские ребятишки обычно пасли коней. Луга здесь были заливные, и, когда полые…

— Я и не принимаю никогда. А вчера стал разбирать лекарства в тумбочке и нашел несколько таблеток. Маргарита Семеновна иногда принимала… — Я бы тебе посоветовал выбросить. Не стоит приучать организм. — Дед, не выбрасывай! — вмешался Валерка. — Ты эти таблетки держи под рукой, но не глотай. Есть такая штука — психотерапия. Слыхал? — Что-то новенькое? — заинтересовался дед. Все трое не решались заговорить о переезде. — Хотите чаю? — предложил Всеволод Степанович. — Или кофе? — Мы позавтракали,…

К пятому году в Иркутске была уже оборудованная «техника» и у эсдеков и у эсеров. Правда, социал-демократы практиковали еще фотографирование номеров «Искры» для распространения, но собственные издания-листовки и прокламации печатались в нелегальной типографии. К пятому году у тех и других было уже несколько провалов: обе «секретки» (коридоры с одиночными камерами) иркутского тюремного замка перевидали в своих стенах много местных революционеров. Пятый год нашел в Иркутске хорошо организованные…

На все хватит! И торжественно глядит старуха в ту сторону, где лежат патакуи и сумы. Темно там, сгрудились тени, покрыли все. Тихо, только олени чутко стоят и поводят ветвистыми рогами — слушают. Вскипела вода в котелке. Долго пьет Давыдиха горячую воду: чай давно вышел, мало его было. Выпила воду, опять задумалась. Много раз разжигает трубку. Затягивается, клубы вокруг разбрасывает, всю себя дымом загораживает. Маленькие мысли у Давыдихи: все лес — только он один в голове. Каждая тропка оживает,…

— Беда, ребята! Ваши-то... — Что случилось? В чем дело? — отгоняя от себя тяжелую догадку, встрепенулись ссыльные. — Заплутались, видать, ваши... Из Степановской деревни сват приехал, сказывает: в борках человека без памяти нашли. Еле вздышет.. — Где он?.. А другой? — Другого не нашли... А этот в Степановской лежит. Худо ему. Поди умрет. Товарищи отправились в деревню Степановскую и там застали беглеца умирающим. Из бессвязного, отрывочного рассказа его можно было понять, что он с товарищем…

Поликарп спорил, смеялся: — У меня интерес, мать такой: наполним колхозные амбары, будет сыто и в моем брюхе. Колхоз у меня первее!.. — Дурень ты, право, дурень! — поучала она его. — Хошь у тебя парень старший жених и полный ты работник, а прямо я тебе скажу — дурень ты, пень неотесанный! Об своем хозяйстве можно ли не думать? Душа должна о своем собственном болеть! Вот как. И уж ежли у самого у тебя будет в брюхе сыто, ты и о других могешь размышлять... — Это так, мать, по-старому!.. — смеялся…

Уже по-настоящему смеркалось, когда он наконец подошел к маленькой, в один ряд домов деревне. Искристо светились ее запотевшие от избяного тепла окна; залаяли, вторя друг другу, собаки — басами, визгливыми фальцетами, с подвывом — всем бестолковым деревенским дворняжьим хором со скуки и преднощного страха. Воронов вымыл в пруду сапоги, вытер их на крыльце о чистый, круглый, плетенный из разноцветных лоскутков половик и привычно нашарил в темных сенях дверную скобу. В передней за столом, покрытым…

Когда же велением времени для подкрепления духа воинского были вызваны образы Невского, Донского и других умных, смелых и знатных россиян, Дорофей обрадовался и как бы посильнее стал, будто испил того самого кваску, каким вызволяли из калек в богатыри мудрые старики Илью Муромца. Родословную свою и само название села он смелее повел от брата царя Ивана Грозного — разбойника Кудеяра, облюбовавшего селение на Волге. Но открытие это Дорофей держал про себя, зная усмешливый нрав и куцую историческую…

Женщины поначалу дичились — страхов было нарассказывано — на тачках не вывезешь! Наши ведь сибиряки что сшутят или соврут — для проверки: не слишком ли глуп тот, кто слушает, — так с непривычки и не поймешь, до того всерьез говорится. Вот и бухнул некто развеселый старинную небыль-нелепицу о том, что медведь наш женщин красть любит. Мужиков-де заедает насмерть, а баб «искаться» заставляет — в густой шёрстище у него полным-полно всякой злой кровососущей живности. И для того повселетно держит у себя…

Андрей Андреевич поднял трубку. — Да?.. — спросил он, увидев себя в полированной поверхности шкафа, отметив режиссерским глазом неимоверную скуку во всей своей позе, какую-то общую в себе пониклость, будто он не только лицом, но и всем телом скривился навстречу разговору. Когда-нибудь он заставит актера вот так же скривиться лицом, спиной, заведенной рукой. Не за- быть бы только. Ничего, он был памятлив на всякий жест и взгляд, рассказывающий человека. Профессия обучила. А в трубке в ответ на…

Родька с разочарованием и недоумением ее разглядывал, поворачивал перед собою то на одну, то на другую сторону. На прокопченно-грязной стороне он разглядел два глазных белка: на доске кто-то был нарисован. Спустившись к воде, Родька старательно вымыл доску ладонью. Доска мокро заблестела, но темные краски от этого проступили лишь чуть-чуть отчетливее. По-прежнему не столько сами черные глаза, сколько белые глазные яблоки с какой-то угрюмой нелюдимостью уставились мимо Родьки. Постепенно Родька…

Но вот она сама на пороге, и можно ее теперь разглядеть. Хотел сейчас про нее сказать: «старуха», семидесятилетняя старуха, худощавая старуха, хромая старуха, с морщинистым и смуглым лицом старуха, но чувствую, что «старуха» применительно к Паше не подходит и не звучит. Не то чтобы она выглядела моложе своих лет или слишком энергична и деятельна, — не знаю уж, чем объяснить, но слово «старуха» как-то не подходит для Паши. А между тем это действительно старая семидесятилетняя женщина, худощавая,…

— Если можно, конкретней, пожалуйста, — мягко перебил репортер. — На примере. — Что ж, это можно. На всех уровнях педагогической и научно-исследовательской структуры нашего медицинского института проявляются с каждым днем все ярче и значительнее весомые приметы интенсификации наиболее прогрессивных методов… — Поконкретней, если можно, — взмолился репортер. — Телезрители не поймут. Весь сюжет — минуты полторы, не больше. Приведите пример перестройки. Ишь, чего захотел. Пример перестройки ему…

— Соображаешь, как я вовремя успел «дембельнуться»? Теперь спокойно блаженствую, да через трое суток на четвертые сторожую, чтоб жена сильно варежку не открывала… — Зато у нас скоро месяц, как усиленный вариант несения службы (двенадцатичасовой рабочий день) объявили, а уж про выходные вообще наглухо забыть пришлось, — с кислой миной ответствовал пресс-секретарь. — Запомни! — продолжал поучительно втолковывать Веревко. — Если тебе кто-нибудь скажет, что на пенсии хорошо — плюнь тому в глаза!…

Неожиданно в сухом, выжимающем из прищуренных глаз слезу воздухе, перекрывая легкий скрип полозьев на льдистых местах дороги, послышались голоса, кричащие не в лад игривым переборам гармошки. Ближе, четче становились развеселые голоса. — Эгей! Побереги-ись! — зычно крикнул вперед агроном. Вот они уже — рукой подать — две разукрашенные, с колокольцами на дугах, тройки. — Давай, родимые! Еще давай! — деловито и радостно покрикивал на вороных лошадей с вплетенными в гривы разноцветными лентами…

Кутолин Сергей Алексеевич СЕКТОР КРУГА VI. Овны, Волки и Козлы. «Мы свой, мы новый Мир построим. Кто был ничем, тот станет всем».– Интернационал. Клим начинал понимать, что у времени нет ни начала, ни конца не в том смысле, что реальное время не кончается, а в том, что как у Гомункула, личное время бесконечно и не имеет своих границ лишь бы это время удерживалось памятью. А память, как понимал Клим, исчезала после физической смерти. Ни диво дивное являл собой Гомункул и, по…

Мальчишки, вертясь и кувыркаясь, неугомонно бегали вокруг и приставали: — Дядьки, видкиля вы? — А де шаровары купували? — Скидай жупан, дам руб с копой! — Дядька, не ходи в ций свитци, жинка не впизнае! Звенели остановившиеся трамваи, нетерпеливо гудели автомобили, вартовые отгоняли толпы любопытных. Долго еще бежали толпы мальчишек за удивительными солдатами, провожая их по далеким грязным улицам до самых казарм. Даже синяя темнота южного вечера не помешала любопытным горожанам бесконечно…

Я очень любил отца, хотя мы мало бывали вместе. Можно сказать, что по его командировкам я изучал географию страны. Так вошли в мою жизнь Волхов, Шатура, Байкал, Новосибирск, Саратов. За каждым названием города, озера или реки возникала большая стройка, на которой работал отец. Позже, в пору первой пятилетки, отец расщедрился и подарил мне уже не название, а настоящий город, да какой — с дорогой через всю страну! Он вызвал нас с мамой на все лето в Иркутск, где строил гвоздильный завод. Перед друзьями…

Третий памятник-карикатура находится в Лондоне, неподалеку от Вестминстера. Он изображает тучного человека, чуть посунувшего вперед голую, лысую голову с мощным сводом лба и темени, словно приглядывающегося и прислушивающегося к жизни, к тому, что творится вокруг. На нем плотно обтягивающее пальто с поднятым воротником, со спины он похож на ласточку. И это невероятно, ибо в облике человека, которому он посвящен, не было ничего от птицы: приземистый, коренастый, грузный, он был так прочно прикован…

Губастый, добродушный Саша Сидоров вышел из класса и аккуратно порвал испещренный тригонометрическими значками листок. — Боря законченный идиот, — безгневно сказал Саша. — Шпаргалку видели все, в первую очередь Михаил Леонидович, все, кроме Ладьи. — Братцы, а может, кратовская дача — плод больного воображения Ладейникова? — сказал я. — И озеро тоже? — подхватил Саша Сидоров. — И само Кратово? — свирепо заключил Леня. — Кратово, во всяком случае, существует, — сказала Лиза. — Я жила на даче…