Современная проза

Как же в таком случае меня угораздило купить картину, изображавшую — к тому же весьма и весьма посредственно — ненавистные мне детали пейзажа? Но что было, то было: картина оказалась в моей комнате, я заказал для нее роскошную серебряную раму, в которой пики кипарисов и безобразная желтизна скирд выглядели еще отвратительнее. Фальшивые цвета, аляповатый рисунок, плохо скрытые следы «раскаяния» (на заднем плане просвечивал удаленный в спешке газгольдер), картина годами действовала мне на нервы. Я…

Апошняе. Для чалавека, які столькі год пісаў па-руску, зрабіцца беларускамоўным немагчыма — фізічна, псіхічна, лексічна. Немагчыма! Адзінае, на што я магу спадзявацца, калі гэты эксперымент (ён яшчэ не скончаны, і нават не ўяўляю, дзе ён будзе выдадзены і ці будзе выдадзены калі-небудзь!) атрымаецца, дык гэта шызоідны статус білінгвы, расколатага суб’екта, чалавека, які ўсё астатняе жыццё будзе сядзець на двух крэслах. Якія наступствы мае білінгвізм, файна бачна а хаця б па таму ж Набокаву, на ўжыванне…

Проклятый мальчишка — все не идет. Похоже на то, что, если мне придется прождать его до завтра, все начнется сначала. Сначала я лишь посмеивался над его фокусами, потом души в нем не чаял, а под конец свет стал мне не мил. Да, не мил, когда увидел, что ничего не могу ему внушить. Он для меня все равно что люк, который каждое утро раскрывается тут передо мною, делая меня свидетелем такого мартышкина труда, что потом меня весь день колотит озноб. Он стоит всегда вон там, на углу, пока его мать делает…

I — Выходит, если аналогичный мультипелиоз в соединении с микролизобом гармонизировать с тригофлегмой, получится тетрафульгомаксимумкульминация! — воскликнул профессор Пепсиус. — Ура!.. От восторга профессор так растерялся, что по рассеянности забыл слово «ура» заменить научным термином. Он сделал потрясающее открытие. Инферонируя пелагетические парасаксофолиертомодиоды… Короче говоря, ему удалось получить неведомые до этого лучи, которые могут стимулировать рост растений в несколько тысяч…

Вилле: Какая там помощь! Сам починю, как выберу время. Аптекарь: Спаси и помилуй! Даже ничего не предприняли! Боли-то у ней сильные? Вилле: У кого это? Аптекарь: Ну, у старухи. Вилле: Никаких болей у ней нет. Аптекарь . Несмотря на то, что кость переломана? Вилле: Ножка-то не у старухи переломана. Аптекарь: Стало быть, у коровы? Вилле: Да не у коровы. Хотя двинула она ею здорово. Этот чертов петух… Аптекарь: Значит, переломана нога у петуха! И вы думаете, что…

Он лежал на земле, а полицейские вздымались над ним, высоко-высоко, до самого неба, где нежно сияла вечерняя звезда — Венера, как называют ее бабушка и школьная учительница сеньорита Конча; сеньорита Конча ученее бабушки, но она не рассказывает сказок, как бабушка, потому что весь ее ум ушел в арифметику и чтение, а бабушка хоть и не знает грамоте и чисел у нее в голове меньше, зато она может разговаривать с вечерней звездой и когда разговаривает, то все всматривается в него, прямо в глаза, и он…

- Словом, стадо, братец, не дремлет, - непонятно отреагировал отец. * * * Пришла с работы мама, доктор генетики, выключила телевизор и пригласила домочадцев ужинать. Сели на кухне. - У нас назрела сенсация, - сообщила она Ужовым, отцу и сыну, мрачно рассматривая натуральные телячьи котлеты, источавшие аромат мирного пастбищного мяса, без добавок прогресса. - У нас в стране или у вас в институте? - уточнил языковед. - На Земле, - ответила женщина несчастливым голосом и с отчаянным наслаждением…

Я хочу собрать воедино все свои воспоминания о девочке в строгой последовательности, день за днем, чтобы образ ее сложился во всей полноте. Но почему у меня нет желания представить Амиламию такой, какой она была на самом деле? Ведь она была очень живой, непоседливой, легкой, любопытной ко всему на свете, а мне зачем-то нужно вспомнить ее неподвижной, словно на фотографии в альбоме! Амиламия вдали от меня — маленькое пятнышко над озером лилового цветущего клевера, на самом гребне холма, спускавшегося…

Во сне нет ничего лишнего. Эмма наклоняется и бросает следующую пластинку. Потом я. Она. Я. Она. С каждой следующей пластинкой повторяется то же, что и с первой. Тротуар под окном завален птичьими головами, серыми, одинаковыми, с затянутыми пленкой глазами. При каждой упавшей голове родственники за нашей спиной отрывисто аплодируют. Мица сидит на подоконнике и хищно облизывается. Я проснулся от боли в горле. Сначала я хотел рассказать свой сон Эмме, но потом передумал. Это просто сон. …

— Дядя… что со мной будет? — еле слышно произнес юноша. Внимательно оглядев племянника, мужчина ответил: — Ну… взводом командую я… Наступила короткая пауза. Видимо, мужчине тоже припомнилось, как счастливый и веселый мальчик сидел у него на плечах, как он плакал, когда еще подростком узнал, что во время последнего переворота убили отца. История повторяется. Ведь брат запросто мог убить его самого. Когда переворот — не до родства. Каждый отстаивает свое. Да, смерть не разбирает, кто брат,…

Идея моя содержала, как бы это сказать понятней, несколько интимный характер. Возможно, со стороны, так и выглядело. Короче говоря, я решил сделать своими руками искусственного человека. Робота. Куклу женщины. И чтобы она почти не отличалась от настоящей, живой. Я вовсе не мазохист и не маниакальный тип, моей целью не было сделать сексуальную куклу для собственного потребления. Или, более того, изобрести товар для серийного производства, как говорится, наладить бизнес. Ничего подобного. Я из племени…

— Да, — качнул он головой, — тут уж ничего не поделаешь. А вы, простите, работаете в Москве? — Работаю, — сказала она. — А вы? — Нет. По правде сказать, я сейчас в поисках работы. Ну неважно. Работа, как говорится, не волк, в лес не убежит. Может, я скажу глупость… Могу я снова увидеть вас? — Гм… Мои руки? — Да. Вас с руками. — Очень остроумно. Пожалуй, да… Завтра на платформе Тайнинская. В десять утра. У меня завтра выходной. Идет? — О`кей! — сказал Ли-Маров, немного удивленный таким…

Они все же настояли, чтобы он ехал, а не шел. Гипнотизм дороги. Встречающие хотели даже перехватить его чемоданчик. «Нет-нет. Я сам!.. Да право же, чемодан совсем легкий!» — и впрыгнул, не влез, а легко впрыгнул в машину, энергичный. Но ветер, с запахами полыни и дикой конопли, врывался в открытые вырезы брезента, дыши! — врывался и овевал лицо, и степь была, степь лежала рядом, степь не кончалась. «Всего-то на три дня», — с сожалением подумал он, и кто-то из встречающих, с ним на сиденье рядом,…

Мама спросила папу: — Чего хлеба не берешь? Он усмехнулся: — Я на него еще долго смотреть не смогу. Столько его сожрал! — А откуда на кораблях столько хлеба? — удивился Дима. Папа смутился и непонятно как-то посмотрел на маму. Сказал: — Так… в портах загружают. — И принялся сосредоточенно орудовать вилкой. Дима потом весь вечер, рассеянно слушая взрослые разговоры, воображал, как на корабль загружают хлеб: в мешках, или, может, в ящиках, или в картонных коробках, в каких привозят печенье…

Рука подстерегла его в обеденный перерыв (он выскочил из мастерской, чтобы забежать в гастроном — у магазина полно народу). Купив, Коля решил, что с продуктами он забежит сначала к себе в общагу, забросит их в холодильник. Но на улице он оказался один. День солнечный, обеденное время, а вот ведь ни души. И непонятен был тот миг и переход (никакого особого мига и перехода тут и не было), когда рука вдруг упала сверху и, прихватив Колю кончиками огромных пальцев, стала душить, сдавливая грудную клетку…

С благодарностью – Павлу Амнуэлю, от которого я узнал слово “эвереттика”, и да простит он мне вольное обращение со строгой наукой Осколки 1 Горящая синева. И по сторонам – ослепительно рыжие гряды тяжелых иззубренных гор. Может, они скалистыми, будто мозолистыми, ладонями заботливо поднесли долину к живительному заливу, полному синего света и синего ветра. Может, опасаясь неверности, сдавили ее, чтоб не загуляла с соседями (“Ты перед сном молилась, Дездемона?”). А может,…

– Бифштекс рубленый. – Видишь?… – Жека захохотал с горьким торжеством. – А Ленинград – да-а… Город-памятник… Через каждые сто метров кафе, все есть, люди все такие вежливые… Хотя сейчас тоже понаехал весь Скобаристан, в кафе рукавом утираются… Жека с отвращением вытер подмышки салфеткой и сунул съежившийся комочек под тарелку с треугольным хлебом (тарелка уже заметно накренилась). От бисеринок пота Жека был весь пупырчатый, как огурец, но красной физиономией, обрамленной простодушными белобрысыми…

Африка. Руанда. Раннее утро. Крохотное поселение народности Тутси, состоящее из глиняных конусообразных домов без окон, очень похожих на термитники. Вместо двери - квадратное отверстие, куда можно войти только согнувшись пополам и которое на ночь баррикадируется изнутри от проникновения врагов и диких зверей. Всё поселение окружено высокой глинобитной же оградой - слабой защитой от хищников и особенно от набегов враждебных племён. Сейчас жители собираются на базар в соседнюю деревню на другом берегу…

Мои друзья стариканы, или Добро пожаловать в наше прошлое! «Империи создают титаны, а разрушают пигмеи». Мои друзья — шестидесятилетние, искушенные, видавшие виды, прокуренные, проспиртованные стариканы, седые и лысые, тучные, одутловатые, с четверными подбородками, обвисшими животами и ляжками, как галифе; другие — тощие, высохшие, сутулые, беззубые и со вставными челюстями — точь-в-точь огородные пугала; и все гипертоники, язвенники, с аденомами и грыжами; у одного от давления раскалывается…

Сама баба Катя умерла в Москве не так давно старой девой, и неизвестно, успела ли выполнить дружеский поэтический наказ. Биография ее пестра и туманна: тут и МХТ-второй, и конармия, и книжечка Шершеневича с печатью Краснофлотской Азовской библиотеки, и роковая любовь издания тридцать какого-то года с тщательно законспирированным исходом, и нищета, и пьянство, и достойная долгая старость в чине семейного патриарха (всех ее сестер-смолянок, всех братьев-офицеров не оказалось на земле многими годами…